— Ты что, двужильный, что ли? С ума сошел, право. Как поел с утра, так и до ночи голодом. Разве может человек без отдыха?
— Отдыхать на том свете будем, — стараюсь отшутиться я.
Она жалеет меня, и эта жалость, похожая на материнскую, приятна мне. Между тем все чаще приходит мне обидная мысль, что работать я не умею. Огорчает не столько обилие работы, а то, что сколько бы я ни старался, работа не только не уменьшается, а напротив, непрерывно прибывает. Каждый день я узнаю новых людей, вникаю в их жизнь и обнаруживаю, что в моем плане многое упущено, что мы с Новиковым заметили далеко не все.
Так, мне стало известно, что девушки и даже беременные женщины направляются Маломальским на тяжелые работы, что подростки на покосе работают полный рабочий день, что питание на полях хотя и сытное, но очень однообразное — почти ежедневно гороховый суп со свининой и на второе картофель.
Все это требует неотложного вмешательства, и я вмешиваюсь, причем наталкиваюсь иногда на непредвиденные трудности. Девушки, которые работают на вывозке дров, не захотели перейти на другую работу. Оказалось, отпускать подростков с работы раньше, чем взрослых, невозможно. Подростки подвозили копны, без них задержалась бы метка сена. Пришлось этот вопрос обсуждать на правлении колхоза и по-иному расставить на работе подростков и взрослых.
Узнал я, что ребята ездят домой только по субботам, чтобы помыться в бане, что целую неделю живут на лугах в избушке без окон с дырявой крышей.
Стал говорить об этом с Маломальским.
— Нежности какие! — удивился он. — Да что им сделается? Сибиряки — народ закаленный. Это вам не какие-нибудь японцы. Нашим и холод и дождь нипочем. К конфорту они непривычные. Чем проще, тем лучше.
Я возразил.
Маломальский снисходительно усмехнулся:
— Вы знаете, как меня мать ростила? Родился я на вздвиженье, а в страду она меня уже на поля с собой брала. Сама жнет с отцом, а я в зыбке на березе. Яслей тогда-то не знали. Сестренка, на три года старше меня, комаров отгоняет, а другая, десятилетняя, снопы вяжет. Лет семи я уже с конями в ночное ездил. Все лето босой, в одной рубашонке и порточках, шапки никакой, волосы выгорают, как лен, белые. И так до самого инея…
— Что ж хорошего?
— Вырос вот и ничем никогда не болел. Только ранение на фронте имел, а до того не знал, как и лекарства пахнут.
— Сколько у матери вашей было детей?
— Семеро.
— А в живых осталось?
— Со мной трое.
— Вот видите. Нет уж, избушку покрыть надо, вырезать окно, связать раму и застеклить. Ночи на лугах холодные, попростужаются ребята.