— Никак не могут жить спокойно. То воскресники, то субботники, то недели всякие. Ну к чему затеяли возню? Радио и все прочее?
— А вы пройдите, посмотрите, сколько мы сделали за вчерашний день, — посоветовал я. — Совсем другой вид стал у села.
— Пустые хлопоты. Штрафанули бы как следует, сразу бы все заблестело. Без всякого радио.
Ее, видно, ничем не раскачаешь. До чего тяжело и неприятно работать с таким человеком! Через день-два опять столкнулся с ней. На прием явился ее брат Лаврентий. Медлительный, неопрятно одетый парень. Лицо дремотное, сальное, в нечесаных волосах белеют чешуйки перхоти. Он еще молод, но под глазами дряблые морщины синева. Спрашиваю:
— На что жалуетесь?
Лаврентий опускается на кушетку, потирает ладонью лоб.
— Голова болит. Аппетита нет и жар. Жар просто одолевает.
Руки у него дрожат, как это бывает у алкоголиков. Отвечает мне, но смотрит почему-то на сестру. Даю ему термометр, приглашаю следующего.
— Виктор Петрович, — жалуется Погрызов, — душно здесь. Я в коридор выйду.
Минут через десять он возвращается, волоча ноги, расслабленный. Термометр показывает сорок и пять десятых.
Пульс у Погрызова нормальный, зрачки не расширены. Замечаю, что из-за прищуренных век его следит за мной изучающий, слегка враждебный взгляд. Меняю термометр.
— Измерьте этим.
— Зачем?
— Надо проверить.
На этот раз термометр показывает тридцать шесть и четыре.
— Зачем вы набили температуру? — спрашиваю я.
— Ничего я не набивал, — дерзко отвечает он.
— Идите, вы здоровы.
— Виктор Петрович! — вступается за брата Ольга Никандровна. — Я точно знаю — он два дня лежал без движения. Как вы могли подумать? Да и зачем ему?
— Не знаю зачем, но он симулирует.
— Я болен, — бормочет Погрызов.
— Не задерживайте других, — тороплю я его.
Ольга Никандровна принимается меня убеждать:
— Это какое-то недоразумение. Лаврентий, действительно, болен. Вчера он даже сеанса не мог закончить.
— Вы же говорили, он два дня без движения.
— Через силу пошел, и на половине сеанса ему стало плохо.
— Почему он не пришел вчера?
— Я сама оказала ему помощь.
— Так зачем он явился ко мне?
— Ему справка нужна в отдел кинообслуги. Если они узнают, что сеанс сорвался, его могут уволить. Может быть, напишем все-таки? А?
Справки я не написал, а о болезни Лаврентия решил поговорить с Букиной. Зашел к ней вечером.
В клубе никого. В пустом зале между скамеек сонно бродит серый котенок. Заблудился, мяукает. Алла в гриммировочной. Она сидит под картонным, чрезмерно зеленым деревом, похожим на большой огурец, и читает.
— Где же молодежь? — спрашиваю я.