Как же так? Ведь Славка ушел от них. Как он очутился в машине? Куда они поехали? Увижу ли я еще Витьку? Я тут же простила ему все свои обиды. Бегу домой вся в слезах и не знаю, что скажу маме.
Мама прижимает меня к себе, гладит.
— Ничего, доченька, ничего, все будет хорошо. Чего ты плачешь?
Я ложусь на кровать, делаю вид, будто очень хочу спать. Я боюсь сказать маме, что брат уехал на машине с военными. Лежу с закрытыми глазами, а сама думаю: «Где он теперь, что с ним? Может, правда в армии? Нужно все-таки маме сказать». Неожиданно приходит мысль: если он решил проситься в армию, то должен оставить записку для мамы. Вскакиваю, листаю его книжки, тетради.
Это замечает мама. Она шьет из обрезков коврик бабушке под ноги.
— Ты что ищешь, доченька?
— Да так, стихотворение одно. — Я держу в руках стихотворения А.С. Пушкина.
И вдруг книга от неожиданности падает у меня из рук. Я вижу своего брата Витю.
— Мама, есть! Умираю с голоду, — говорит он, как обычно, будто ничего не случилось.
Я пристально вглядываюсь в него — спокойный, ест суп и слушает радио. Диктор говорит: «Граждане! Никакой паники. Оставайтесь на своих местах. Враг будет отбит». Это обращение повторяют несколько раз. Как только Витя поел, я попросила его выйти со мной на кухню. Он снисходительно улыбается, но выходит.
— В армию хотели убежать? — спрашиваю я и тут же рассказываю обо всем, что видела.
— Ты почему шпионишь за мной, негодница? Не забывай, я уже взрослый, старше тебя на три года, мне пятнадцать лет! А за то, что маме не сказала, молодец. За это я тебе доверю нашу тайну. Только никому ни слова.
Я поднимаю вверх сжатый кулак, как это делали республиканцы в Испании.
— Клянусь!
— Ну, хорошо, слушай! Мы со Славиком поймали фашистского диверсанта, фрица. Он хотел взорвать водокачку. Диверсант переоделся в нашу военную форму и говорил по-русски.
— Откуда вы узнали, что это диверсант? Ведь на нем была наша военная форма и говорил он по-русски, — удивляюсь я.
— Уж слишком голос у него бодрый и на форме ни пылиночки. Мы со Славиком сразу смекнули, что к чему. Славка сделал вид, будто домой пошел, а сам побежал в Белполк. Ну, пока я того лейтенанта вел к водокачке, и наши подоспели. Они быстро разобрались. У диверсанта кубик на петлице не привинчен, как у наших, а четырьмя тонкими проволочками прикреплен. Концы загнуты так, что получается фашистский знак. Это чтобы свои, фашисты, не перепутали и не приняли их за советских.
— Врешь ты все.
— Нам в Белполку объяснили. А ты… — обиделся Витька.
А я верила и не верила. Не может такого быть! Среди нас, на нашей земле, — враги. Витька молчал и ручкой ножа водил по столу, вычерчивая звездочки, потом заговорил, будто и не обижался на меня: