Утром опять началась тревога. Мы бросились в сарайчик. Мама затащила туда Витю, сама стала у двери. Над городом появились самолеты.
Витя, отодвинув доску, глядел на небо.
— Семнадцать, — сосчитал он и прислушался. — Бомбят завод Мясникова.
Это уже совсем близко, у самой товарной станции, там на заводе ремонтируют паровозы. А мне показалось, что бомбят наш дом. Я даже слышала, как воют бомбы, сброшенные сверху, и поневоле втягивала голову в плечи.
В двенадцать налет повторился. Шесть самолетов бомбили электростанцию.
Через два часа небо стало черным от самолетов. Рев стоял страшный. Я забилась в самый дальний угол сарайчика.
— … Двадцать четыре, двадцать семь, тридцать, тридцать один, — считал Витя.
Стреляли зенитки, рвались бомбы, гудели самолеты. Было страшно. Мне показалось, что земля сейчас расколется, не выдержит такого натиска.
— Один подбили, подбили самолет! — закричал Витя и распахнул дверь, чтобы все видели.
Самолет летел вниз, за ним тащился широкий черный хвост дыма. Послышался взрыв, и сноп огня взлетел высоко в небо.
Витя выскочил из сарайчика, но мама за руку втащила его обратно.
— Парашютисты над озером! — успел заметить он.
Спустя полчаса новая волна самолетов сбрасывала зажигательные бомбы.
Город пылал, окутался черным дымом, и слышно было, как трещит, бушует пламя и вокруг все рушится.
В этот день было еще два налета.
Четвертый день войны. Над городом летали только самолеты-разведчики. Город догорал. С узлом в руке к нам зашла попрощаться тетя Шура.
— Пойду до родных могил. Не поминайте лихом.
Они обнялись с мамой и расплакались.
Я вышла проводить тетю Шуру.
Молча мы прошли с ней по нашей улице. Тетя Шура поцеловала меня и пошла дальше, сгорбленная, старенькая. А я тихонько побрела домой.
Под ногами валялись обгоревшие обрывки газет, каких-то бумаг, принесенные ветром из города. Говорят, всегда во время пожара поднимается ветер. Можно себе представить, каким сильным был ветер, если бумагу из города принесло к Грушовке.
На углу Грушовской улицы я увидела Витьку и Славку, а рядом с ними военного командира. Они стояли и о чем-то оживленно говорили. «Ну и хитрецы! Просятся, чтоб их взяли в армию, — тут же догадалась я. — А мне ни слова. Эх, Витька, тоже мне брат. Вот сейчас подойду и попрошусь, чтоб и меня взяли». И я решительно направилась к ним. А они вдруг почему-то пошли на улицу Папанина. Потом Славка остановился, махнул рукой и, насвистывая, обратно повернул к Грушовской улице.
Ничего не понимая, я иду за Витей вслед, стараясь, чтобы меня не заметили. Витя остановился, что-то говорит командиру и руками размахивает. Лицо такое оживлённое. Потом опять они пошли дальше. У водокачки командир стал пожимать Вите руку, похлопал его по плечу. В это время подъехала военная машина, командир и Витя сели в нее. Машина развернулась и проскочила мимо. В этот миг я успела заметить Славкину стриженую голову.