— Что ты делаешь? Больше заняться нечем?
— Не желаю помогать фашистам. — И показала маме приказ.
— Как же теперь двери открывать?
— В сарайчике валяются старые, ржавые.
— А это куда денешь?
— Закопаем на огороде. Лучше в землю, чем фашистам отдать.
— И самовар?
В пузатый блестящий самовар можно было смотреться, как в зеркало. Подойду к самовару, увижу свое перекошенное лицо и сразу вспоминаю комнату смеха в нашем довоенном парке. Там вдоль стен стояли такие же кривые зеркала. И люди смеялись, глядя на свои вытянутые или круглые, как блин, физиономии.
— Дай мне какую-нибудь тряпку. Завернем, и ничего с ним не сделается. Полежит, пока фрицев прогоним.
Мама вздохнула:
— Скорей бы прогнали. — Она вынула из кошелки термос. — Это совсем не обязательно прятать.
— Что ты! Термос нужен Вите. Он его в лес возьмет!
— Мал еще по лесам таскаться.
К Вите часто заходили Элик и Толик. Они садились в углу и тихо разговаривали. Ребята мечтали о том, как их примут в партизанский отряд и они станут бить фашистов. Славку я уже давно не видела. Когда я спросила, где он, Толя ответил, что Славка уехал в деревню к бабушке. Я никогда от него не слышала о бабушке, которая жила в деревне. Потом я увидела его на улице с забинтованной шеей.
— Славка, что с тобой?
— Свинка. Вот здесь больно. — Он показал рукой чуть ниже уха и скривился.
— При свинке ничего не болит, просто опухает шея и от больного можно заразиться.
— У меня незаразная свинка. Хотя заразила меня свинья. — Слово «свинья» он произнес многозначительно. — Передай Вите, что мне нужно его видеть.
И он пошел, насвистывая, небольшого роста, с высоко поднятой головой.
Когда я передала Вите его просьбу, он, не ужиная, помчался к Славке.
А вернувшись, сказал с завистью:
— Люди настоящими делами занимаются.
Я усмехнулась:
— У Славки «настоящее дело» — болеть свинкой.
— Много ты знаешь! Нет у него никакой свинки. Он ранен.
Изредка к маме приходили заказчицы. Правда, заказы были совсем не такие, как до войны. Тогда шили наряды из дорогих тканей. Теперь несли перешить или перелицевать платье, юбку. И разговоры у них были другие, не такие, как до войны.
— Ой, Валюша! — плакалась худая, с бледным лицом женщина. — Что это делается вокруг, конец света! — Она наклонилась к маме и тихонько, чтобы даже стены не слышали, шептала: — В начале месяца всех заключенных вывезли из тюрьмы за город и расстреляли.
— Неужели это правда? — ужаснулась мама.
— Правда. Мой сосед был арестован. Жена понесла ему в тюрьму передачу. У нее, как и у всех, в этот день передачу не приняли и предупредили, чтоб больше не приносили. Там, возле тюрьмы, и узнала обо всем.