И кроме того, если верить легендам, Иллиен заново изобрел лютню. Прекрасный мастер-лютнист, Иллиен преобразил хрупкий и громоздкий придворный инструмент в чудную практичную семиструнную лютню бродячего артиста, которой мы пользуемся по сей день. Те же самые легенды говорят, что на лютне Иллиена было восемь струн.
— Иллиен. Мне нравится эта мысль, — заметила мать. — Короли будут приезжать за сотни километров, чтобы послушать, как играет мой маленький Квоут.
— Его музыка будет усмирять ссоры и прекращать войны, — улыбнулся Бен.
— Дикие женщины, сидя у него на коленях, — с энтузиазмом продолжил отец, — будут возлагать груди ему на голову.
Наступила ошеломленная тишина. Затем моя мать медленно и с нажимом произнесла:
— Думаю, ты имел в виду, «дикие звери будут возлагать головы ему на колени».
— Разве?
Бен кашлянул и продолжил:
— Если он решит стать арканистом, я ручаюсь, что к двадцати четырем годам он получит королевское назначение. Если он захочет стать торговцем, то к концу жизни наверняка будет владеть половиной мира.
Брови моего отца недовольно сошлись. Бен улыбнулся:
— О последнем можно не волноваться. Для торговца он слишком любопытен.
Бен помолчал, словно очень тщательно подбирал следующие слова.
— Знаете, ему стоит поступить в Университет. Не сейчас, конечно, и не в ближайшие годы. Семнадцать лет — нижний предел для приема, но я не сомневаюсь, что…
Остальные слова Бена я пропустил. Университет! Я думал об Университете так же, как большинство детей думают о дворе Фейе — как о некоем мифическом месте, созданном специально для мечтаний о нем. Школа размером с небольшой город. Десять раз по десять тысяч книг. Люди, которые знают ответ на любой вопрос…
Когда я снова смог сосредоточиться на разговоре, стояла тишина.
Отец смотрел на мать в гнездышке его руки.
— Что скажешь, женщина? Не случилось ли тебе дюжину лет назад делить постель с каким-нибудь бродячим богом? Это могло бы пролить свет на нашу загадку.
Она пихнула его в бок и приняла задумчивый вид.
— Дай-ка припомнить… Была такая ночь около двенадцати лет назад, когда ко мне пришел мужчина. Он связал меня поцелуями и песней струн. Он похитил мою добродетель и саму меня украл. — Она сделала паузу. — Но у него были не рыжие волосы. Точно не он.
Она шаловливо улыбнулась слегка смутившемуся отцу и поцеловала его. А он поцеловал ее в ответ.
Такими я и вспоминаю их сейчас. Я уполз прочь; в голове моей плясали мысли об Университете.