— Что же они делают с нашими зондами, интересно узнать? Жрут, что ли? — Лодария всегда отличался неуемной любознательностью, но сейчас этот вопрос равно волновал всех.
Вопрос действительно требовал ответа, и сделать это мог сейчас только корабельный компьютер, который с самого начала копил все данные с зондов. Тарумов отстучал запрос.
«ПРОИСХОДИТ ПОЛНЫЙ ДЕМОНТАЖ КОНСТРУКЦИИ»
появился ответ на компьютерном табло.
— Да, действительно жрут, — уныло констатировал Лодария. — А все-таки, как это выглядит в натуре?
— В натуре это — охота за металлом, — сказал Воббегонг.
— Почему же они не растащили «Аларм»? — спросил Сунгуров.
— Законсервированный корабль автоматически включает защиту при первой же попытке демонтажа, — рассеянно проговорил Тарумов. — Сам-то корабль они тронуть не смогли…
— Но ведь там не было же людей?!
— Не о людях речь… не о людях…
Видно было, что Тарумов что-то лихорадочно обдумывает.
— Сейчас важно другое… — пробормотал он, одновременно набирая очередной запрос «считалке». — Можно ли считать размещение лемоидов по поверхности в первом приближении равномерным?
Ответ загорелся через доли секунды:
«В ПЕРВОМ ПРИБЛИЖЕНИИ — ДА».
— Все ли особи, находящиеся в радиусе атаки, принимают участие в нападении?
— Воббегонг, проведите зонд по той же самой траектории, но в обратном направлении, по сужающейся спирали.
Черные запятые запрыгали столь же резво, что и прежде.
— Равно ли число нападений на прямом и обратном пути? — не доверяя себе, запросил Тарумов.
— Кому там захотелось, чтобы лемоиды разбивались при падении? — спросил командир. — Не вышло.
— Мне хотелось, — покаянно вздохнул Лодария. — А все-таки, командир, что вы имели в виду, когда говорили, что лемоиды не тронули ТОЛЬКО корабль? «Аларм» зондов не пускал…
Тарумов, казалось, не слышал. Он неотрывно следил за экраном, на котором возникали, росли, на какую-то секунду замирали, сверкнув жирным металлическим боком, уходили вниз конические кляксы. Пробиться сквозь такой рой было бы немыслимо — незащищенный «Щелкунчик», обвешенный мерзкими тушами, обязательно будет дебалансирован. Может быть, он и не рухнет, но посадку никак нельзя будет назвать мягкой. И страшно подумать, что будет в госпитальном отсеке после такого приземления…
Командир молчал. Молчал и Феврие, который за последний час не проронил ни единого слова. Он радовался только тому, что никто — а в особенности Тарумов — не догадывался о его состоянии. Встречаясь взглядом с Тарумовым, он только опускал веки, даже не кивая, но Тарумов чувствовал, что это означает: «Так, командир. Ты все делаешь правильно, командир. Молодчина».