– Звони Мейзи! Ты ведь всегда так поступаешь в случае необходимости?
Пэлфрей прошелестел нечто напоминающее «да».
– Скажи, что есть срочная санкция, которую доставит курьер. Она должна принять ее сама. Или пусть это сделает Гейтс. Но никаких секретарей, согласований, ответов и удивленных глаз! Полное немое подчинение. Скажешь, что подписано тобой, а высшее министерское подтверждение не заставит долго ждать. Чего качаешь головой? – Берр шлепнул Пэлфрея по щеке. – Мне не нравится, когда ты, глядя на меня, качаешь головой. Больше этого не делай.
Пэлфрей вымученно улыбнулся и поднес руку к губам.
– Я буду выглядеть шутником, Леонард, и больше ничего. Особенно в таком крупном деле. Мейзи обожает посмеяться. И Хрусталик тоже. «Привет, Мейзи! Потерпи немного, тебе сейчас принесут одну штуку – живот надорвешь!» Умная баба, вот увидишь! Ей все осточертело. Ненавидит нас всех. Только и думает, кто следующий в очереди на гильотину.
– Значит, ты себе это так представляешь? – спросил Берр, дружески кладя руку на плечо Пэлфрея. – Не хитри со мной, Гарри, или следующим в очередь на гильотину будешь ты.
Изображая полную покорность, Пэлфрей снял трубку зеленого телефона правительственной связи и под взглядом Берра набрал пять цифр, которые с младых ногтей знали наизусть все в округе Темзы.
Первый заместитель министра юстиции Эд Прескотт был истинным мужчиной, каковым стремился быть каждый выпускник Йельского университета его поколения. Поэтому, когда Джо Стрельски вошел после получасового ожидания в его большой белый офис в центре Майами, Эд с ходу выдал новости, без всякого там рассусоливания и воды, сплеча, как положено мужчине, будь он из новоанглийской семьи вроде Эда или простой парень из Кентукки вроде Стрельски.
– Откровенно говоря, Джо, эти ребята меня тоже подвели: вызвали сюда из Вашингтона, заставили отказаться от заманчивого предложения, и это тогда, когда все нуждаются в работе, и те наверху тоже… Должен сказать тебе, Джо, эти люди поступили с нами нечестно. Так что мы оба вляпались… У тебя год жизни на это ушел, а к тому времени, когда я приведу свои дела в порядок, и у меня уйдет. А в моем возрасте, Джо, кто знает, сколько мне еще отпущено?
– Сочувствую тебе, Эд, – сказал Стрельски.
Если Эд Прескотт и уловил в этих словах подтекст, то предпочел не обратить на него внимания во имя солидарности двух мужчин, стоящих перед общей дилеммой.
– Джо, что тебе говорили британцы об этом таинственном человеке, который на них работал, Пайне, парне со множеством имен?
Стрельски не мог не отметить, что Эд употребил прошедшее время.