– Все, что могу, Джо, – мило отвечал Прескотт.
– Не меняйся, Эд. Америке ты нужен какой есть. Не порывай ни с друзьями наверху, ни с разведкой, ни с деловыми партнерами жены в управлении некоторых компаний. Крепи наши устои. Честный гражданин и так слишком много знает… Слишком много правды может повредить его здоровью. Вспомни телевидение. Пять секунд на любую тему – довольно для любого. Людей надо успокаивать, а не взвинчивать. И ты как раз тот, кто способен это сделать.
* * *
Домой Стрельски ехал при зимнем солнце, ведя машину очень внимательно. Злость обострила зрение. Хорошенькие белые домики на побережье. Белые яхты покачиваются рядом с изумрудными лужайками. Почтальон совершает дневной объезд.
У подъезда к дому был припаркован «форд-мустанг», и он узнал машину Амато.
Стрельски нашел его на террасе, в траурном черном галстуке, с бутылкой ледяной колы в руках. Рядом на плетеном диване лежал черный котелок и облаченный в черную тройку бесчувственный Пэт Флинн с опустошенной бутылкой чистейшего пшеничного виски десятилетней выдержки, которую он трогательно прижимал к груди.
– Пэт опять общался с бывшим боссом, – объяснил Амато, бросив взгляд на неподвижного друга. – У них было что-то вроде раннего завтрака. Агент Леонарда – на борту «Железного паши». Двое парней выгрузили его из самолета Роупера на Антигуа, а двое других посадили на гидроплан. Это известно от друга Пэта, который читал донесения, составленные исключительно чистыми людьми в разведке, удостоенными чести быть принятыми в команду «Флагманского корабля». Пэт сказал, что ты, возможно, захочешь шепнуть об этом своему другу Ленни Берру. Пэт выражал Ленни свое уважение. Ему было приятно с ним работать, несмотря на все последствия. Скажи это Берру.
Стрельски взглянул на часы и быстрым шагом двинулся в дом.
Говорить со своего телефона было не совсем безопасно.
Берр схватил трубку, будто только и ждал звонка.
– Твой мальчик отправился покататься на яхте с богатыми друзьями, – сказал Стрельски.
* * *
Берр обрадовался хлынувшему дождю. Пару раз останавливался у обочины и сидел в машине, выжидая, когда обрушившийся на нее грохочущий поток ослабеет. Ливень даровал временное прощение. Он возвращал ткача в его мансарду.
Берр выехал позже, чем намеревался.
– Позаботься, – бессмысленно произнес Берр, передавая на руки Робу ничтожного Пэлфрея.
Возможно, он хотел сказать: «Позаботься о Пэлфрее». А может, он думал: «Великий Боже, позаботься о Джонатане».
«Итак, он на яхте, – повторял про себя Берр, ведя машину. – Жив вопреки всему». Сначала это была единственная мысль, сверлившая мозг: «Джонатан жив, Джонатана пытают, может, прямо сейчас…» И только когда миновал момент острой боли, к Берру начала возвращаться способность рассуждать, и он стал соображать, что хоть мало-мальски утешительного есть в сложившейся ситуации.