В комнате был полумрак, горели две настольные лампы, которые забыли выключить. Алан прошел к своему столу, теперь столу Спайви. Он переживал не из-за того, что ему предпочли молодого говнюка. Полицейские начальники – живые люди, они тоже попадают под обаяние молокососа, напичканного новшествами. И копы особенно стелются перед копом, который умеет включить компьютер. Но Дюпри донимало не это. По совести, он слишком долго приспосабливался. Конечно, надо было пригласить аналитика. Конечно, надо было использовать компьютерную базу данных, четче обрабатывать телефонные доносы. Злило другое – он не учуял, к чему все идет. То есть напрочь недооценил Спайви, позволил личной неприязни перейти в пренебрежение. Ведь мог же использовать его знания, что было бы на пользу обоим, а он просто отпихнул малого в сторону. Почему?
Вон стол Каролины – стул задвинут под столешницу, на спинке джемпер. Спайви занял ее место в убойном отделе. Вот почему Дюпри его гнобил и делал много чего другого.
Он подошел к столу Каролины, взял фотографию ее матери, посмотрел и поставил на место. Машинально дернул ящик – заперт. Дюпри оглядел комнату, где некогда все ему подчинялись. Пусть он не обладает познаниями в профилях и компьютерах, но в добросовестности ему не откажешь. Жизнь – это восхождение, и вот что бывает, если перестать карабкаться, если ориентиры смещаются и пределом мечтаний становится пенсия. Итог – утрата ответственности и возможностей, работы и друзей.
Дюпри положил руки на ее стол. Двенадцать лет между ним и Каролиной возможны были только отношения сержанта и рядового, наставника и подопечного, и он вкладывал в них пыл и страсть любовного романа. Он учил ее, воодушевлял и обхаживал. Он ради нее работал закулисно, превозносил ее в отчетах, протежировал на повышение и серьезные дела, ревностно строил ее карьеру. Она даже не знала, сколько он для нее сделал сверх дозволенного. Смешно: этой женщине он был верен. И вот теперь, когда она «в домике», – похоже, все, о ком он заботился, сидели по домам, задернув шторы, – сам он оказался на улице. Дюпри погладил ее джемпер, перекинутый через спинку стула, и устыдился волнения, ощутив себя кораблем, который вдруг сбился с курса. Да нет, не вдруг – он прекрасно знал, когда и где это произошло. Сколько раз он проигрывал в голове тот вечер: ее панический голос по рации, до нее еще два квартала. Держись, крикнул он, я уже близко. Не успеть, ответила она, и потом жутко хлопнул выстрел. Он выскочил из машины, кинулся по подъездной дорожке. Она стояла во дворе под шипящим желтым фонарем, наставив пистолет на пьяного дебошира, неподвижно лежавшего на земле. Потом обычная сутолока на месте происшествия, потом ее квартира, долгая ночь, перевесившая все последующие ночи вместе взятые, и мысль о том, что если б они переспали, он бы теперь не терзался из-за упущенного шанса, а жил воспоминанием о чем-то простом, милом и прошедшем.