Миша кодекс драки знает твердо, усвоил едва ли не с молоком, но, впрочем, на него не лезут — дылда, кулаки вдоль тела висят такие; у редкого взрослого найдешь. Они сразу в глаза бросаются, хотя Миша от смущения кулаки свои за спиной прячет и помнит, что сам он в деда и прадеда.
Прапрапрадед, как рассказывали, проводил время весело. Поймав стражника колотил им о пень до полного выбивания запаха. Времена менялись. Прадед, любящий людей, но знающий за собой печальное, что вспыльчив, с правой иной раз бьет насмерть… и тут уже все равно — в кулак ли собрана, кистевым, врастопырку ли (пальцами)… знать–то знал, но не уберегся. Народ ли пошел хлипковат, либо сам он полумер не чуял, всему что делал, отдавался полностью… То ката выследит, то конокрадов, в тайге суд мирской, а кто он как не мирянин? Случаем ли, но Общество всякий раз решало, что дело его было правое, и урезонивало, чтобы следующего остерегся, не всегда так будет. Так и стало до городового. Городовой, пусть неправ, но власть.
С прадедом семье, можно сказать, повезло. Уже дед Миши этим козырял. Потому как прадед — отец деда — стал не убивец, не душегуб, а борец с режимом — это на всю семью отбрасывало уже вовсе иные краски. Раньше отбрасывало черные — мол, семья каторжника, теперь — красные, цвета нового режима.
Дед тоже чудил (уж чудил, так чудил!) Сначала покрасноармерил, и даже заработал себе именное оружие. А потом это дело как–то внезапно разонравилось. После штурма Перекопа, и того, что насмотрелся в Крыму, внезапно остыл, стал задумчив, и этой задумчивости, от старой ли памяти (как тот земский эскулап сетовал по отцу), но зашел в цирк и в нем остался. Та родня, что в Сибири, враз от него отказалась, потому как для их фамилии такое дело постыдно — видели и у себя эти балаганы! Так в письме ему и отписали — чтобы менял фамилию на другую. Дед тоже ответил письмом, и было в нем одно слово, зато крупными буквами: «Шиш!»
Цирки тогда стали как раз централизовывать, объединять под единую государственную контору, а всякого рода передвижным балаганам ставить препоны, насылать инспекции. И когда хозяин кооператива сказал, что это последний город, дальше он не рискнет — посадят его и бухгалтера, тогда дед забрал у него свой паспорт и рабочую книжку. Женился поздно, за пятьдесят, и взял не цирковую артисточку, как родные ожидали, а вдову без ребенка. Провожал ее со своего последнего именного спектакля — бенефиса, остался попить чайку, а утром пошел, да и продал свои гири обществу гимнастов. На той же неделе устроился в кузнечные мастерские подручным, а под старость, там же, в Крыму, сторожем на бывшем князя Галицына завода шампанских вин, что в местечке «Новый Свет» недалеко от Судака.