Со временем Маргарет стала замечать, что само присутствие Элизабет её раздражает – запах её стареющей кожи, беспокойный и цепкий взгляд, впивавшийся в Маргарет, как только та появлялась дома, тёмные волосы, ежедневно уложенные в одну и ту же причёску, бледные руки, с годами утратившие прежнюю красоту – всё выводило Маргарет из себя.
Как ей самой ещё не опостылела эта идиотская чёрная юбка, которую упорно отказывается съесть моль, – думала Маргарет про мать, всё менее старательно пряча свой раздражённый взгляд.
Эта Элизабет уже не имела ничего общего с той, на которую всего лишь десять лет назад Маргарет смотрела с восхищением, тщетно стараясь заслужить её любовь.
Если бы только я могла куда-нибудь переехать из этого ненавистного дома ! – засыпая, каждый вечер думала Маргарет.
Но пока что она жила здесь и была вынуждена общаться с матерью и её супругом, что и делала в равнодушно-снисходительной манере, стараясь, чтобы это выглядело не слишком вызывающе.
Нелюбовь Маргарет к отчиму сквозила во всём – в её спокойном насмешливом взгляде, в высокомерной неторопливости её движений – и, естественно, не могла оставаться незамеченной.
Откуда в этой девице столько неприязни, столько желчи ? – спрашивал сам себя Исаак, – в ней нет ни малейшего чувства благодарности даже по отношению к своей матери, которая в одиночку вырастила её во время войны ! Не говоря уже про меня, предоставившего ей кров и пищу…
Маргарет быстро взрослела. На её бледном лице застыло одно и тоже выражение: казалось, что оно было стянуто в неподвижную маску пренебрежения. Оно выглядело так потому, что из года в год Маргарет намеренно удерживала некоторые лицевые мускулы в определённом положении, не позволяя отпечатку надменности сойти со своего лица. Со временем эта привычка окончательно утвердилась. Маргарет смотрела с искренней брезгливостью на всё, что находилось вокруг неё. Её мысли полностью соответствовали её взгляду: она научилась думать обо всём с презрением. Маска высокомерия срослась с её кожей на лице на всю жизнь. Тот, кто встречался с Маргарет впервые, считал, что это выражение её лица вызвано реакцией именно на него, и отчасти был прав. Маргарет никогда не упускала случая с насмешкой поддеть кого-нибудь; через несколько лет её муж, Пьер-Анри Морель, будет называть эту манеру «ядовитым уколом».
Даже когда Маргарет улыбалась, её улыбка была направлена не на собеседника, а обращена глубоко внутрь неё самой. Если же она была чем-то рассержена или просто озабочена, то эта улыбка становилась ядовито-высокомерной и несла в себе откровенную издёвку. Кто-то в этот момент ощущал свою беспомощность и ничтожность, кого-то это приводило в ярость, а кто-то просто поворачивался и молча уходил.