Гулящая (Мирный) - страница 12
И пошла Христя в своих девичьих мыслях перебирать все нехватки, пошла выкладывать свои заветные желания: невелики они, страх как невелики, да ведь и того нет у нее,- и сердце ее тоскует, что теперь вот умер отец и не видать ей ничего этого никогда.
О чем же думает Приська, забившись на печь и сжав обеими руками голову? Видится ей теперь ее прошлое - ее доля, ее злая доля, которая гнала ее по белу свету, пока не занесла в Марьяновку... Она - дочь казака, маленькой осталась без отца, без матери; холера скосила их... и родственники, какие были, перемерли, а она вот осталась... осталась у чужих людей, пасла деревенское стадо гусей, пасла свиней, телят, пока не подросла. А там снова работа, работа на людей, не на себя. Служила она у своих, служила у евреев, служила и у купцов... Вдова-купчиха, которая каждый год разъезжала по городам, наняла ее напоследок за хлеб да одежду прислуживать ей в дороге. Богатой и еще не старой, ей не сиделось в родном углу, и она таскалась по Харькову, Киеву, Одессе. Приська, верная служанка, ездила всюду за нею, причесывала и одевала свою хозяйку. Собрались они как-то в Киев. Перед отъездом Приське все что-то нездоровилось; руки болели, ноги болели, голова болела, так что на свет не глядела бы. Да вот пришлось все-таки ехать. Добрались они до Марьяновки, и Приська совсем слегла... Что было потом, она не знает; она пришла в себя уже в хате Грицька Супруненко. Он тогда был приказчиком у помещика, и хозяйка бросила ее у него, потому что так велел управитель немец. Приська выздоровела и все ждала, что хозяйка приедет и возьмет ее с собой. Да, видно, та не очень о ней думала, потому что долго что-то не возвращалась. Приська хотела наняться к кому-нибудь из казаков, но Грицько не пустил: "отслужи сперва за тот хлеб, что съела, пока тут валялась!" Приська осталась. Тут она и с Пилипом встретилась: он был у приказчика в работниках. Одинаковая доля, одинаковое горе сводит людей... Грицько такой сердитый, крикливый; жена его Хивря такая язва, только и слышно, как Хивря ругает Приську или Грицько кричит на Пилипа... Батрачка и крепостной как-то сошлись, жалуясь друг дружке на свою участь. Приська сразу приметила, что у Пилипа и глаза карие и ус шелковый. Сердце Пилипа тоже привлекли стройный стан Приськи, ее тихий нрав, ее милый голос... Они стали встречаться все чаще и чаще. То, смотришь, Пилип погнал скотину на водопой, а Приська- хвать ведра! и тоже побежала за водой... То Приська кинулась за топливом в огород, а Пилип уж тут как тут!.. Приська уже и за хлеб отработала, а все нейдет со двора, все жалуется Пилипу, какая Хивря сердитая. Как-то раз сошлись они ночью в саду под яблоней. Пилип яблоки стерег, а Приська... чего Приська тут оказалась, она и по сию пору не знает, а может, просто забыла... Не забыла она только, как в ту ночь целовал Пилип ее и без того горячее лицо, как клялся, что любит ее и век будет любить; как обещался, что только они поженятся, он поставит новую хату и они заживут на своем хозяйстве. Приська не соглашалась, потому что Пилип - крепостной. "Разве крепостные не люди? спросил он.- И крепостные на земле живут, не под землей..." Подумала, погадала Приська: позади у нее сиротская доля, голая, босая и простоволосая, а впереди... нужда и недостатки, вечная работа на чужих, вечный труд... Хорошо, пока здоров человек, пока сила есть, а захворает, как недавно с нею случилось? Без семьи, без пристанища, хоть помирай под забором. Правду говорит Пилип: и крепостные на земле живут, не под землей... И она согласилась. Пошли они к управителю, а он не только не запретил, а даже похвалил ее за то, что она неволи не испугалась. Говорил, что это, может, у других панов страшна неволя, а у них... Он, мол, им новую хату даст, и огород, и поле для нового хозяйства. В первое же воскресенье они обвенчались. Хоть и соврал управитель, надавав кучу обещаний, да не все ли равно Приське на кого работать? То на купцов да на евреев работала, а теперь - на пана: объезженный конь везет и под гору и в гору. Да и управитель не совсем наврал: хоть огорода и новой хаты не дал, зато велел жить в соседях с Грицьком; все же у них свое хозяйство. Правда, Грицько ругается: "Носит тут нелегкая лодырей, и всё на мою шею!" Хивря честит Приську на всю Марьяновку: "И такая-сякая, и неряха, и непутевая!.." Да ведь Пилипу и Приське к брани не привыкать стать. Живут они себе вдвоем тихо да мирно... Через год родился у них сын Ивась, на другой год - дочка Христя. Ивась не выжил у них, погиб, а Христя поднялась и росла себе. И то утеха матери: вырастет, будет помощница. Так прошло тринадцать лет; на четырнадцатом году обрадовались они толкам о воле. Это уж были не те глухие толки, что всегда ходили в народе, а доподлинная весть,- и поп о ней читал в церкви. Свободней вздохнули Пилип и Приська: уж теперь-то они поживут на воле! Через два года и впрямь дали всем волю. Пилип землю получил, две десятины. Сколотился и на хату, свою собственную хату!.. Господи, как радовалась Приська! Не жалея рук, обмазывала и облепляла она глиной свою хату, чтобы и зимой не дуло, да и летом в дождь не текло... Правда, за все это приходилось платить 1, [1 В черновом автографе романа после этих слов идет следующий текст, опущенный в печати, возможно, по цензурным соображениям: "Хотя Приське до сих пор невдомек, почему надо платить за то, что они заработали своим вековечным трудом".] а все легче: и хата своя, и не слыхать больше ни ругани Грицька, ни попреков Хиври. Работает Приська сама себе на своем огородике; Христя помогает ей. Не нарадуется мать, глядя, как растет на воле ее дочка. "Тяжелое, горькое было наше житье,думала тогда Приська,- может, детям будет получше". И она лелеяла в сердце надежду, что найдется, бог даст, хороший человек ее доченьке,- примут они зятя в хату. Пилип уже постарел, да и она никудышная стала,- пускай идет зять в примаки, пускай молодые на глазах у стариков учатся хозяйничать: всё им отдадим.