В объятиях прошлого. Часть 3 (Модильяни) - страница 28


На голой ветке

Ворон сидит одиноко.

Осенний вечер>22, -


услышала Энн вместо обычного радостного приветствия.


Франсуа-Ксавье стоял недалеко от здания школы, возле раскидистого каштана и поглядывал на ворона, сидящего над ним на ветке. Учитель показался Энн растерянным, бледным и немного грустным. Тяжесть в её душе не хотела отступать. Она подошла поближе, желая что-то сказать, но он слегка прикрыл ей ладонью губы и посмотрел на неё так, что ей всё стало понятно, но её душа отказывалась в это верить.


Этого не может быть, только не это ! – повторял её рассудок, не желая принимать случившееся.


Последние тлеющие искорки надежды тихо гасли.


Энн… – еле слышно произнёс Франсуа-Ксавье и замолчал.


Было видно, что слова даются ему с трудом.


Энн, я страшно виноват перед тобой.... Это было как наваждение, как дурной сон… Этого не должно было случиться.


Энн попыталась что-то сказать, но он снова остановил её жестом.


Я… я не знал и не мог знать, что она – твоя мать.


Энн почувствовала, как змея подползла к её горлу и стала обвиваться вокруг шеи тяжёлыми мышечными кольцами, не давая возможности сделать даже лёгкий вдох. В этот момент Энн ничего не чувствовала, кровь отлила от всех частей её тела и утекла куда-то далеко.


Прости… – Франсуа-Ксавье достал из кармана помаду Маргарет и неловко протянул её Энн, – она только сегодня утром сообщила мне по телефону, кто она, и попросила передать тебе это.


Говорить больше было не о чем. Франсуа-Ксавье Файар направился к зданию школы и скрылся за её дверьми. С горечью, с металлическим и липким привкусом страха и ужаса, Энн вдруг поняла, что весь её мир разлетелся на маленькие клочки, собрать которые уже никому не под силу. Она взглянула на свою душу, которая лежала у неё под ногами, в холодной серой луже, содрогаясь от враждебных порывов ветра, без надежды на воскрешение. От охвативших её переживаний Энн совершенно не заметила, а, может быть, заметив, не придала значения тому, что в этой же луже отражался тёмный мужской силуэт, мрачной тенью нависавший над Энн.


В тот день Париж был похож на город – призрак. Всё многообразие его красок свелось к серым и тёмным оттенкам, иногда разбавляемым неяркими огнями проезжающих машин. Не было больше ни утра, ни дня – одни сплошные угрюмые зябкие сумерки. Собравшаяся в воздухе сырость, несмотря на весеннюю погоду, превращалась в острые злые иглы, которые безжалостно впивались в лёгкие, разрывая их изнутри и сбивая прерывистое дыхание. Ноги Энн брели сами собой, ветер раздувал её роскошные каштановые волосы. Энн захотелось навек позабыть обо всём. Обо всём, что у неё отнимали, отдирая от самого сердца. У неё отобрали всех, кто имел для неё значение – вначале Марчелло, а теперь и Франсуа-Ксавье. И всё это сделал один и тот же человек – её мать. Безумно тяжело было быть той Энн, которая осталась вместо прежней. Душа тихо скулила от воспоминаний о том счастье, которое уже не вернуть. Очередной порыв ветра бросил тяжёлую прядь волос в лицо Энн.