Ему так нравились мои волосы ! – острая тоска пронзала её насквозь.
Энн огляделась по сторонам.
Быстрыми и твёрдыми шагами она вошла в первую же парикмахерскую, присела в ближайшее свободное кресло и, приподняв свои прекрасные волосы, сообщила о своём намерении.
Может быть, вы ещё подумаете ? – спросил растерянный парикмахер, не в силах поднять ножницы на такую роскошь. – Вы уверены ?
Энн закрыла глаза и кивком головы дала понять, что абсолютно уверена в том, чего хочет. Краешком глаза она смотрела как великолепные локоны, предмет её гордости и зависти всех одноклассниц, тяжело падали на грязный кафельный пол. По щекам бежали слёзы. Энн казалось, что это её саму старательно режут на маленькие кусочки. Энн отказывалась понимать отношение её матери к ней: с одной стороны – холодная отчуждённость и полное равнодушие, с другой – неустанный контроль и постоянное посягательство на её личное пространство.
Энн захотелось побыть наедине со своими переживаниями. Уже несколько часов она сидела в кафе La Coupole>23 на бульваре Монпарнас, одном из тех парижских «интеллектуальных кафе», где, как писал Марсель Пруст>24, «воздух пропитался запахом чернил». Здесь опрокидывал рюмку кальвадоса Эрнест Хемингуэй>25, и дегустировал лягушачьи лапки Фрэнсис Скотт Фицджеральд>26, наслаждался молодым божоле Пабло Пикассо>27, и заказывал бургундских улиток Анри Матисс>28.
Официант с сомнением оглядел юную посетительницу, попросившую двойной виски, но, поскольку Энн в свои семнадцать с половиной лет выглядела вполне взрослой и уверенной в себе, согласился принять её заказ. Не считая шампанского на семейных обедах, Энн никогда раньше не пила спиртного и, естественно, быстро опьянела, но сейчас это оказалось спасением. Золотистого цвета обжигающая жидкость согревала её продрогшее тело, без малейшей надежды на оживление покинутой и преданной всеми души. Энн начинала понимать, что теряет жизненно важную часть самой себя – свою мать, без которой она раньше не могла себе представить своё существование, и теперь ощущала себя испуганной, уставшей и одинокой.
Я не хочу больше чувствовать себя виноватой в том, что моя мать меня никогда не любила, – решила Энн.
Это чувство многие годы разъедало её изнутри, оставляя глубокие раны в душе, которые с трудом затягивались, оставляя грубые рубцы. Она с горечью вспоминала, что долгое время мама была её миром, смыслом её жизни.
Как же я хотела тогда стать маленьким цветком, сухим невесомым и плоским, который моя мать могла бы положить в книгу и всегда носить с собой ! – боль от материнского предательства не покидала Энн ни на секунду. – Я не причиняла бы ей никаких неудобств, не отягощала бы её своим присутствием, я бы просто была рядом с ней, со своей мамой !