Китаец послушался и перевел взгляд на меня. Его глаза были круглыми и черными, как мраморные шарики, но они лишились блеска.
– В Китай… – начал он, – есть… пророчество. Пророчество вещать, что один день приходить демоны.
Он кивнул раз, другой, потом посмотрел на распростертое тело.
– Моя бежать из Китай спасать своя жизнь. Долго-долго моя просыпаться – видеть призраки. Всюду вокруг моя – призраки, демоны. Потом являться большой демон – страшное белое лицо, огненный волос. Моя думать, он пожрать мою душу.
Его глаза, только что сфокусированные на Кэмпбелле, поднялись к моему лицу, но остались неподвижными, как стоячая вода.
– И он пожрать душу. Моя больше не И Тьен Чо.
– Он спас твою жизнь, – возразила я.
Китаец кивнул.
– Знаю. Но лучше моя умирать. Умирать лучше, чем быть Уиллоби. Уиллоби! Тьфу!
Он повернул голову и плюнул, а его лицо внезапно исказила злоба.
– Он говорить мой язык, Дзей-ми пожирать мою душу.
Приступ злобы схлынул так же быстро и неожиданно, как накатил. Китаец покрылся потом и провел рукой по лицу, стирая испарину.
– В таверна моя видеть человек, спрашивать про Мак Ду, – продолжил он без всякого выражения. – Моя пить. Желать женщина, но ни одна не хотеть пойти, все смеяться и говорить «желтый червяк», когда показывать на…
Он махнул рукой, указывая на передок своих штанов, покачал головой, и его длинная коса зашелестела о шелк.
– Неважно, что делать гао-фе, моя быть пьяный. Человек-призрак искать Мак Ду. Он спрашивать, знать ли моя. Моя говорить да, знать Мак Ду. – Он пожал плечами. – Это не важно, что моя говорить.
Китаец снова посмотрел на священника. Я увидела, как обтянутая черной тканью грудь поднялась, опала, поднялась снова, опала… и замерла. Хриплое дыхание больше не вырывалось из легких. Все стихло.
– Это долг, – произнес И Тьен Чо, кивнув на недвижное тело. – Моя не иметь чести, моя чужак, но долг моя платить. Твоя жизнь за моя, Первая жена. Передай Дзей-ми.
Еще раз кивнув, китаец повернулся к двери. С темной веранды донесся тихий шелест перьев. На пороге он обернулся.
– Когда моя проснуться на пристань, моя думать, будто вокруг призраки, – тихо сказал И Тьен Чо. Глаза его были темными и плоскими, лишенными глубины. – Но моя ошибаться. Это моя. Моя сам быть призрак.
С веранды повеяло ветерком, и китаец исчез. Снаружи донеслось легкое шарканье войлочных подошв, за которым последовал шелест крыльев и протяжный птичий крик, растворившийся среди ночных звуков плантации.
Мои ноги подкосились, я села на софу и уронила голову на колени, молясь о том, чтобы не потерять сознания. Кровь тяжело стучала в ушах. Потом мне померещилось свистящее дыхание, и я в испуге вскинула голову, но преподобный Кэмпбелл лежал неподвижно.