Другие чаши, подобные моей, ходили по кругу в толпе, передаваясь из рук в руки. Измаил жестом дал мне понять, что я должна выпить больше. Не возражая, я поднесла чашу к губам и сделала вид, будто отпила, но глотать не стала. Что бы здесь ни происходило, мне следовало сохранить трезвую голову.
Рядом со мной мисс Кэмпбелл маленькими, изящными глоточками пила ром из своей «чайной» чашки. В толпе нарастало взволнованное ожидание: люди снова стали раскачиваться, а одна женщина запела. Ее хриплый низкий голос составлял непривычный контрапункт с боем барабана.
Тень головного убора Измаила упала мне на лицо, и я подняла взгляд. Он тоже раскачивался взад-вперед, его белая, без воротника рубаха окропилась кровью и прилипла к вспотевшей груди. Неожиданно мне подумалось, что сырая крокодилья голова должна весить не менее тридцати фунтов. Вес немалый – надо полагать, мускулы его шеи и плеч сводит от напряжения.
Он воздел руки и тоже запел. По моей спине пробежала дрожь и словно свернулась кольцом в нижней части позвоночника, где мог бы быть хвост. С лицом, закрытым крокодильей мордой, голос Измаила звучал совсем как голос Джо – такой же низкий, вкрадчивый, но с властными, повелительными нотками. Зажмурившись, я почти поверила, что это и есть Джо в своих золоченых очках и с золотым зубом, который становился виден, когда он улыбался.
Я снова открыла глаза и испытала настоящее потрясение, увидев вместо дружелюбного лица зловещую крокодилью морду с холодными, злобными глазами, полыхавшими желто-зеленым огнем. Во рту у меня пересохло, уши заполняло какое-то жужжание.
Ночь у костра была полна глаз – черных, сверкающих, широко открытых. Паузы между куплетами песни заполнялись стонами и возгласами.
Закрыв глаза, я резко потрясла головой и схватилась за край деревянной скамьи, цепляясь за ее грубую вещественность. Я знала, что не пьяна, но в ром явно подмешали сильнодействующие травы, и сейчас дурман распространялся по моей крови, глаза слипались, несмотря на все мои попытки противиться этому.
А вот отрешиться от звучания голоса, то возвышавшегося, то падавшего, я не могла – он продолжал звучать в ушах.
Сколько времени это продолжалось, сказать трудно. Я пришла в себя внезапно, когда вдруг смолк барабанный бой и прекратилось пение.
Вокруг костра воцарилась полная тишина, слышно было лишь потрескивание пламени и шелест листьев на ночном ветру, да еще крыса с шуршанием пробежала по пальмовой крыше хижины у меня за спиной.
Дурман в моей крови еще оставался, но воздействие его уже сходило на нет; я чувствовала, как возвращается ясность мысли. Чего нельзя было сказать о толпе: устремленные в одну точку, немигающие взоры людей походили на стену зеркал, и мне вдруг вспомнились легенды моего времени о зомби и колдунах вуду, лишавших людей воли. Что там говорила Джейли? «Легенды – многоногие твари, но каждая из них хоть одной ногой опирается на правду».