Салли не выглядела испуганной, скорее грустной, когда повернулась к выходу, не сказав ни слова. Она спокойно поговорила с родителями, Мариселой и Хосе перед тем, как хлопнула входная дверь, и их машина направилась к воротам.
Я стучала кулаками по матрасу, крича изо всех сил. В словах, слетавших с моего языка, не было никакого смысла, я не запоминала что именно наговорила в сердцах, но мне не оставили выбора, а это оказалось единственным выходом.
Я бросилась в комнату Финли. Кровать застелена, комната пуста, багаж исчез.
– Какого хрена? – Не выдержала я, рванув в свою комнату за телефоном. И набрала Финли.
Ее голос сразу же заполнил линию. – Элли? О, мой Бог, милая, я в машине с Марко. Мне едва позволили одеться. Марисела собрала все мои вещи и, когда я вернулась в комнату, дежурила у входа.
– Тебя тоже выгнали?
– Нет. Отправили в Санью. Сказали, тебе нужно время побыть одной.
– Какого хрена. Меня наказывают?
Финли затихла. – Что ты собираешься делать? Мама сказала, тебя лишили всего.
– Я... я не знаю. Не думала еще. Наверное, наверное, я... – Если просить денег у Финли, я буду выглядеть так же жалко, как и любой вонючий курьер, над которыми мы издевались, достигнув половой зрелости.
– Мне запретили тебе помогать, – Финли звучала раздавлено. – Но я оставила всю имевшуюся наличку в тумбочке. Там около восьми или девяти сотен. Она забрала твой паспорт и заморозила все счета. Мне очень жаль.
– Ты знала об этом? Поэтому приехала домой?
– Конечно, нет. Ты моя сестра, Элли...
– Все будет хорошо. Спасибо за наличку. Когда они остынут, то почувствуют себя ужасно и передумают.
– Нет, – тихо ответила Финли. – Они отдали Салли весь контроль.
– Это нелепо. Невозможно.
– Они подписали контракт. Салли должна дать личное разрешение на любые суммы или услуги, касающиеся тебя. Так сказала мама. Понятия не имею, что они сделают, если ты не найдешь квартиру. Салли упоминала приюты в Эстес Парке. – Я никогда не слышала такого страха в голосе Финли.
– Просто…бред какой-то. Как только папа откажется от затеи с интервенцией, пошлет Салли куда подальше. Он любит меня сильнее собственной совести, сильнее мамы – и тем более сильнее треклятого контракта с псевдо-терапевтом.
– Точно. Он любит тебя больше всего на свете, Элли. Больше собственного чувства вины, гордости или твоей злости. Больше меня.
– Это не правда Финли. Ты – примерная дочь.
– А ты та, которая требует больше внимания.
Грудь сдавило от боли. Осознание правды заставило боль усилиться. Я и подумать не могла, что Финли обо мне такого мнения, а оно было единственным, имевшим для меня значение.