— Тогда надо что–нибудь сделать!
— А я что тебе говорю? Я сделала все, что могла. Такому маленькому нужно молоко.
— А твое что, скисло, что ли? — сердито проворчал Лагос, совсем не разбирающийся в этих вопросах. Не говорить же хозяину о том, что у кормилицы вообще нет молока.
Раздраженная, женщина сердито ответила:
— С моим молоком все в порядке. Ребенку нужна его мать.
— Его мать отказалась от него, — мрачно произнес раб.
— Пилия сказала, что она стоит у ворот.
— Та женщина, которая принесла ребенка Атрету, — не его мать, — сказал Лагос, слышавший весь разговор в атриуме. — А хозяин вообще не хочет больше слышать о ней.
— О-о, — произнесла женщина и печально вздохнула. Потом она положила ребенка в колыбель, пристроенную недалеко от очага. — Значит, богам угодно, чтобы он умер. Жаль. Такой миленький мальчик.
У Лагоса все похолодело внутри.
— Ты что же, так и оставишь его там?
— Я сделала все, что могла.
Подумав о том, какие усилия предпринял Атрет, чтобы вернуть себе сына, и на какой риск он пошел при этом, Лагос решил, что нельзя так спокойно дать малышу умереть.
— Я все скажу хозяину, как только он проснется. А тебе, женщина, если ты хоть немного дорожишь своей жизнью, лучше все же попытаться сделать так, чтобы он начал есть.
* * *
Атрету не спалось. Он стоял на балконе и смотрел на освещенные луной горы.
Прошло уже десять лет, с тех пор как он последний раз вел свое племя хаттов в бой против римлян. Потерпев поражение, он был схвачен в плен и продан в лудус Капуи, а оттуда — в большой лудус Рима. Десять лет! Целая жизнь.
Жив ли кто–нибудь из его народа? Выжил ли в битве его брат, Вар? А что стало с его сестрой, Мартой, и ее мужем, Юзипием? Что стало с его матерью? Как ему хотелось вернуться домой, в Германию, и увидеть живыми хоть кого–нибудь из тех, кто был так им любим и так ему дорог. Откинувшись на диване, Атрет посмотрел наверх, на усеянное звездами небо, почти не ощущая неподвижность ночного воздуха. Ему хотелось дышать острым ароматом сосны, пить медовый эль или пиво. Он хотел сидеть с воинами на совете вокруг костра в священной роще. Он снова хотел быть в мире с самим собой.
Вздохнув, германец закрыл глаза и задумался, возможно ли такое. Ему хотелось заснуть, забыть все, вернуться назад, в самое начало, когда он был еще мальчиком и бегал с отцом по густым лесам Германии. Жизнь тогда была такой богатой, насыщенной, она лежала перед ним, и ему нужно было только ее взять. Атрет хотел, чтобы его сын тоже вырос в лесу, стал таким же диким и свободным, не испорченным Римом, каким он сам был когда–то.