* * *
Вьетнам готов погибнуть за всех нас. А мы?
Мы добровольцы, которые не могут выполнить свою добрую волю.
Пишем заявление: «Хочу поехать добровольцем во Вьетнам, хочу отдать свою жизнь за его справедливую войну».
Приходит ответ: «Вьетнам пока не принимает добровольцев».
Добровольцы, коль скоро не могут поехать сами, посылают хотя бы свою кровь. Становятся с вьетнамцами кровными братьями.
Кровь, законсервированная, усмиренная, разлитая по склянкам, отправляется в далекое путешествие. Она проснется от летаргического сна, заклокочет и польется по венам. Гайдукский[16] огонь вновь воскреснет в ней и бросится в битву.
А в канцеляриях, в окошечках бухгалтерии, в шумных цехах, в гулких депо будут делать свое скромное дело чуть-чуть побледневшие дарители крови.
* * *
Возвращаюсь к истокам слов. Само слово «вода»[17] наполняет меня свежестью. В жару его звучание обвеивает прохладой, пробуждает в воображении журчание ручья, шум проливного дождя, зеленую тень деревьев и сладость от утоления жажды.
Забуду ли когда-нибудь это слово? От склероза буду беспамятна, как трава, от паралича превращусь в полено, губы перестанут шевелиться, но и тогда не умрет на моих губах последнее прохладное слово «вода».
Первое болгарское слово, которому я научила вьетнамскую девочку, стараясь сразу приобщить ее к сладости собственного детства, было слово «вода». У нее получилось: во… да. На ее губах слово просверкнуло как чужеземный цветок и тотчас увяло. Она расчленила слово на слоги, оторвав их один от другого, словно разложила воду на две составные части, из которых одна горит, другая поддерживает горение, но не одна не утоляет человеческой жажды и не приносит прохлады.
Она запомнила слово, повторяя его автоматически, но как только ей захотелось пить, она закричала:
— Нюк! Нюк![18]
И какой влажный, словно булькающий, порыв заклокотал в этом словечке, с которым ребенок с детства связал вкус воды и доброту материнской руки, протягивающей эту воду.
Тогда я поняла, что, навязывая ей другое слово, я посягнула отнять у ее губ не только сладость материнского слова, но и сладость самой воды. Я посягнула на то, чтобы оставить ее вечно жаждущей.
Мне показалось, что от болгарского слова губы ее сохнут и трескаются.
Попробовала иначе. Решила сама привыкнуть к вьетнамскому названию воды и употреблять его ежедневно, чтобы ребенок не ощутил отсутствия глотка воды, который, прежде чем протечь по горлу глотком, протекает словом.
— Хочешь нюк?
Девочке становится грустно, когда она слышит, как я засушиваю ее сочное и влажное слово.