Я тоже познала „жгуче-сладостное чувство жить в мире живых существ“, о котором вы пишете. Но вот, однако, при каких обстоятельствах это было.
В ночь на 1 октября 1966 года я ехала в „джипе“ по шоссейной артерии номер один из Ханоя в Нам-ха. Дороги в Северном Вьетнаме оживают лишь темной ночью, когда не видно, ни откуда эти дороги идут, ни куда. С потушенными фарами, на ощупь, машины, велосипеды, пешеходы с детьми на руках и свисающими до земли коромыслами безмолвно текут по ночным дорогам. Им не светит на их пути ничто, кроме воспоминаний о погибших близких. Шоферы обрели зрение летучей мыши, чтобы пробираться в непроглядной тьме. Если из-за облаков выплывает луна, освещаются призрачные картины: переломанные скелеты мостов, по которым в ночной темноте стучат восстановительные бригады. Вокруг воронки бомб, словно я попала с земли на мертвую поверхность луны. Уцелевшие села и городки выглядят неправдоподобно на лоне окрестного лунного пейзажа.
В память врезался по силе контраста кипящий жизнью городок. Проехали главную улицу — тесную длинную аллею в плотной зеленой тени. С обеих сторон мерцали огоньки керосиновых ламп в маленьких парикмахерских. Переводчик мне крикнул шутливо: „Фигаро! Фигаро!“
Вся улица в парикмахерских.
Парикмахеры лихорадочно намыливали горячей пеной лица, словно изваянные из желтого света и нетерпения. Клиенты толпились у дверей. А было за полночь. Меня поразила эта сила жизни в худых, истощенных трудом, войной, недоеданием людях.
По улицам прогуливались юноши и девушки. Пластические походки женщин, стреляющие взгляды из-за плеча, бамбуковый порог, ожидающий невесту с глазами, темными, как тропическая ночь, и блестящими, как маслины, влюбленный шепот из-под деревьев с зонтообразными кронами.
Все было так, если бы не три часа ночи, и не было бы войны. А в этом ночном оживлении чувствовалась какая-то горячка и лихорадка.
Я спросила, как называется город, и мне сказали: „Фу-ли“. Для меня это слово прозвучало как французское „фоли“, что значит „безумный“.
Да, словно все были охвачены безумием торопиться жить, обогнать нависшую гибель. Их жажда жизни была заразительна. Я почувствовала, что подхвачена этой общей волной, и каждая моя клетка переполнилась восторгом от самого существования.
В городке 10 000 жителей. Во всех и во всем, начиная с жеста парикмахера и кончая походкой женщины, бурлила и просилась наружу энергия жизни.
Выехав из Фу-ли, наш „джип“ тотчас попал на мертвую планету. Даже колючки кактусов были опалены. Когда на рассвете я засыпала в бамбуковой хижине невдалеке от Фу-ли, в провинции Нам-ха барабаны ваших музыкантов заставили меня вскочить. Надо было бросаться в убежище. Под каждой кроватью есть такой выкопанный колодец. При внезапной бомбежке мирные жители прямо из сна прыгают туда, как в одиночную могилу. Лишь матери не одиноки, потому, что они прячутся с малышами на руках. Что они шепчут своим детям, чтобы успокоить их, я не знаю.