Поэт словно всматривается в свое детство. Грустная улыбка озаряет его как далекий отсвет материнской ласки.
— Есть старая вьетнамская поговорка: «Ребенок прощает своим родителям то, что они бедны».
Девушка входит и разливает чай. Ее походка успокаивает и освежает, словно утренний ветерок.
Поэт вспоминает случай из своего детства:
— Однажды… я был совсем маленький. Вышел из дому и пошел по белому свету. Шел, шел… Начало темнеть. Испугался. Вошел в пагоду, свернулся в уголке и заснул. Проснулся от голоса моей матери. Она кричала где-то снаружи, ища меня. Тогда я узнал, что самый сладкий голос — это голос матери.
Позже, гораздо позже, я буду вспоминать предупреждения, скрытые в этих притчах.
От детства прямо переходим к поэзии. Впрочем, здесь нет границ. То Хыу запевает в традиционном вьетнамском мелодичном ритме свое новое, ненапечатанное стихотворение. Из пения возникает вдруг то, о чем вьетнамцы не говорят, — боль. Поэт не хочет опубликовывать это стихотворение. Не разрешает мне его переводить ни сейчас, ни потом. Вместо того чтобы объяснить причину, рассказывает отвлеченное:
— Путешествую по стране. Вхожу в убежище во время тревоги. Низенькая девушка около меня. Разговорились. Обыкновенная деревенская девочка. Выращивает рис. Стреляет из зенитного орудия в американцев. Спрашиваю, когда ей было всего страшнее? Она смеется. Однажды налетели самолеты. Она кидается к орудию. Нужно прыгать в окоп, где оно стоит, а там — змея. Что делать? Убить змею нет времени. Самолет пикирует. Она прыгает к змее, не смотрит под ноги, а стреляет в небо. В это время змея обвивается вокруг ноги…
Он выжидает, чтобы мы успели дополнить картину своим воображением, и заканчивает открытым вопросом:
— На кого смотреть? На змею у твоей ноги? Или на самолет, который пикирует на всех?..
Его взгляд уносится вдаль и не возвращается очень долго.
Не могу восстановить целиком наш длинный и задумчивый разговор. Слова забываются. Но остается и сохраняется душа разговора и память о тех мгновениях, когда ты была не одинока.
* * *
Для чего мне даны крылья — летать или защищать?[14]
Когда ребенок спит, он становится полностью моим. Хорошим, милым, тихим, беззащитным, моим. Я готова на все, чтобы его защитить, даже поломать свои крылья, если они потянут меня вдруг вдаль.
Когда он спит под моим крылом, я чувствую себя сильной. Только тогда-то я и ощущаю, что у меня есть крыло. Боюсь разбудить его, чтобы не отдалить от себя, и целую лишь мысленно.
Утром он проснется и сразу уже не мой. Свой, самостоятельный, отдельный. Каждое его просыпание — новое рождение.