сквозь ржавый пол. Они выглядели как лазерные лучи, наполненные пылью, и пока она спала, я часами пробегался по ним пальцами. Моментами, той ночью я думал, что умру от жажды. Я
стал вялым и меня шатало из стороны в сторону. Все казалось таким размытым. Зрение стало
зернистым. Я продолжал бредить, думая, что вижу Бризу, что она снова была с нами. Затем
моя мама спасла мою жизнь. Не важно, как много неправильных вещей она совершила позже, я никогда не мог ненавидеть ее. Я знал, что она любила меня, даже если она не всегда могла
показать это.
─ Что она сделала? Как все закончилось? ─ я впервые прервала рассказ Мози. Я была
полностью захвачена его историей и меня трясло.
─ Ты действительно хочешь, чтобы я продолжал?
─ Ты должен рассказать мне, Мози.
Он передвигается и перемещает руки на руле, а затем смотрит сквозь горизонт. Он
сосредотачивается на дороге и затем снова начинает говорить.
─ Кто-то действительно умер. Пожилой мужчина. Взрослые перенесли его в конец,
насколько у них хватило сил. Мы положили на него наши вещи, пытаясь умерить запах. Но в
такую жару, это продлилось не долго. Мы старались не плакать, чтобы еще больше не
обезвоживать себя. Возможно, это были всего лишь двадцать четыре часа, но эти часы шли
целую вечность, и это были самые темные дни на земле. Это было бесконечное путешествие.
В конце концов, она проснулась, и как я уже сказал, я таял на глазах. Я знал, что должен
попытаться сдержаться. Я хотел оставаться живым, только чтобы защитить ее. Помню, я
продолжал держать ее за юбку. В какой-то момент я потерял сознание, затем моя мама
приложила меня к своей груди. Бризу все еще кормили грудью. В основном ночью и чтобы
успокоить, но мы были бедны, а мама знала, что грудное молоко сделает ее сильной и крепкой
─ что это лучшая еда, которую она могла ей дать. В тот момент она распадалась на части, но у
нее были хорошие намерения. Она всегда хотела для нас самого лучшего. Грудное молоко
вернуло меня к жизни. Когда я полностью проснулся и понял, что я делал, мне стало так
стыдно, что я отодвинулся от нее. Она прошептала мне на ухо на испанском: «Бог дал мне
молоко, чтобы я смогла прокормить своих детей». Дело не в том, что мне было стыдно сосать
грудное молоко в шесть лет. Меня не смущало грудное вскармливание в задней части
грузовика, набитой еще и другими двадцатью беженцами. Мне стало стыдно, что я краду
молоко моей сестренки. Молоко принадлежало Бризе и я чувствовал себя ужасно, потому что
оно должно было поддерживать ее, а не меня. Это было самым худшим чувством на земле ─