прекрасно получается отвечать ему. Если бы мы поменялись местами в плане этнического
происхождения и сложившихся обстоятельств, я бы не смогла изъясниться на русском языке.
Не смогла бы произнести ни единого предложения. Это сексуально, когда он говорит на
испанском. Мне уже нравится, чтобы он там не говорил. Ребята едут так, словно за нами
гонятся и я пытаюсь рассмотреть некоторые достопримечательности, пока мы проезжаем по
центру старого города, но Мози толкает мою голову вниз, словно мы уже нарушаем закон, просто проехав там. Он натягивает на лицо маску и подмигивает мне. Я поднимаю большой
палец.
─ Ты похож на мексиканского рестлера, ─ говорю я, но Мози захватывает мой рот. Его
язык вторгается в мое пространство делая невозможным любые разговоры. Мое сердце стучит
со скоростью аналогичной скорости автомобиля. Феромоны высвобождаются из-за страха и
также из-за вида его твердого члена, напрягшегося в его джинсах.
Я так сильно влюблена в мальчика, который когда то был моим клиентом. У которого
печальное, темное прошлое и соответствующий этому бунтарский дух. У которого нет ни
семьи, ни страны, о которой он мог бы поговорить. Который иногда любит меня с такой
красотой, которая детальна настолько, насколько уникален его вид искусства. Я проигранное
дело. Я последовала сюда за Мози, потому что он единственное, что я когда-либо хотела. Что
если я умру, пока делаю это или же если меня запрут в тюрьме? Меня одолевает глубокая
тоска по моим родителям и сумасшедшему, странному брату. Но нет времени думать об этом, когда Мози протягивает мне маску и кусочек бумажки из блокнота, со словами на испанском
языке. Это моя часть настенной росписи. Я делаю глубокий вдох и натягиваю на лицо маску.
Молодой водитель резко тормозит с краю оживленного перекрестка. Мози хватает меня
за руку и выдергивает из машины. Мое сердце прыгает как лягушка прямо от моей грудной
клетки к моему горлу. Мози видит стену и его тело расслабляется. Он бросает вниз свой
рюкзак и достает баллончик с краской.
Когда Мози рисует, мир вокруг замедляет свое движение. Краска становится
естественным продолжением его рук. Он рисует сорок три человека за столько же секунд. Их
тела похожи на тела детей, почти маленькие дети. Он снова начинает сверху и рисует
бумажные пакеты над их головами. На каждом пакете номер то одного до сорока трех.
Мне хочется плакать, думая о том, что у каждого из этих студентов есть семья. Я
потеряна в собственных переживаниях, пока Мози, посмотрев через плечо, не дергает головой
в мою сторону. Я смотрю на кусочек бумаги в своих руках как раз в тот момент, когда он