— Ничто, ничто. Мне кажется, сердце мое разорвется.
— В таком случае — простите меня. — Вы не должны противиться просьбе медиков. Они хотят остаться с графом, а время уходит.
Она встала, приложила ко лбу ладони, как будто пытаясь понять смысл сказанного, а затем обратилась к врачам:
— Скажите: это действительно необходимо, необходимо именно для него, чтобы я покинула эту комнату?
— Необходимо, миледи; это исключительно важно.
Она вышла, не сказав более ни слова, и свернула в библиотеку, которая занимала комнату на том же этаже, ранее подвергшуюся вторжению летучих мышей. Жаркий огонь горел в камине; она подошла к нему, Оперлась рукой на каменную доску и положила на нее голову.
— Мистер Карлайл, — позвала она, не поднимая головы.
— Я здесь, — ответил он, поскольку вошел вслед за ней, — что я могу сделать для Вас?
— Вы видите: я ушла. Вы будете постоянно держать меня в курсе событий, пока мне не разрешат вернуться?
— Буду обязательно.
Когда он вышел, в комнату вплыла Марвел, ее горничная, чрезвычайно утонченная особа.
— Не желает ли миледи переодеться?
Нет, миледи не желала.
— Вдруг, как только я сниму платье, меня позовут к папе.
— Но, миледи, это нарядное платье совершенно не подходит для столь позднего часа.
— Не подходит? Какое это имеет значение? Кто смотрит на мое платье?
Но, немного погодя, миссис Мейсон тихонько сняла с нее бриллианты и укутала теплой шалью ее плечи и шею, так как бедняжка по-прежнему дрожала.
Кое-кто из врачей уехал; м-р Уэйнрайт остался с больным. Увы, ничего более нельзя было сделать для лорда Маунт-Северна в этом мире, и сцена смерти была долгой и ужасной. Он снова пробудился от боли: телесной или душевной — никто не смог бы сказать. Боль! Он пронзительно кричал и корчился. Может быть, это правда, что грешно прожитая жизнь приводит к таким страшным мукам на смертном одре?
К утру Изабель сделалась очень беспокойной и не поддающейся уговорам. М-р Карлайл постоянно приносил ей известия о том, что происходит в комнате больного, конечно же, смягчая факты. Она никак не могла понять, почему ее не пускают туда, и м-ру Карлайлу приходилось чуть ли не силой удерживать несчастную.
— Жестоко так обращаться со мной, — воскликнула она, лишь из гордости удерживая рыдания. — Здесь, взаперти, мне кажется, что прошла не одна ночь, а десять. Когда умирал Ваш отец, Вас тоже к нему не пускали?
— Моя юная леди, черствый и грубый душой мужчина может находиться там, где Вам быть не следует.
— Вы не черствый и грубый.
— Я говорю о мужской натуре в целом.
— Я беру все под свою ответственность. Спасибо за Вашу доброту, мистер Карлайл, — поспешно добавила она, — но у Вас нет никакого права не пускать меня к моему отцу. Я иду к нему.