Человеческая кровь имеет способность завораживать взгляд, словно заключает в себе нечто невероятно прекрасное и трудно объяснимое. Душа, заключенная в алые капли, сливающиеся в тонкий ручеек, словно приказывает наконец-то обратить на себя внимание того, кто так беспечно и бездумно носит в себе несколько литров драгоценной жидкости.
Пальцы Гаспара накрывают руку, медленно сплетаясь с моими пальцами и завладевая тем самым ножом. На тысячную долю секунды они замирают так, словно наши пальцы скреплены поверх черной рукоятки. Вторая его рука осторожно и бережно держит мою раненную руку за запястье так, чтобы пальцы надавливали на тонкие полоски вен и останавливали кровь. Гаспар стоит за моей спиной, и его сердце бьется прямо напротив моего, словно сквозь наши сердца протянута одна нить импульса, в такт которой грохочет ритм пульса. Одна его рука управляет течением моей крови, вторая сплетена вокруг холодной и бесстрастной стали. Одна рука распоряжается жизнью, вторая удерживает смерть.
Гаспар забирает нож и отодвигает его подальше. Кажется, прошло не менее десяти минут, но когда он включает холодную воду, подтолкнув меня к раковине, я понимаю, что все это заняло от силы минуту или ещё меньше. Гаспар опускает мою руку под холодную струю, и я от неожиданности дергаюсь назад, прижимаясь к нему.
Ощущение от прикосновения теплого, сильного тела было похоже на хороший удар током. Словно по всем нервным окончаниям пробежали электрические искры.
Проходит несколько секунд прежде, чем он чуть отстраняется, словно ничего не произошло. И я рада, что он не видит сейчас моего лица.
— Как себя чувствуешь? — Голос его звучит с тонкими нотами беспокойства. Обходит меня, приближаясь к раковине и рассматривая порез, который оказывается очень большим. Однозначно, останется шрам.
— Голова закружилась, — объясняю я, глядя на то, как, которым он заматывает мою пострадавшую руку небольшим полотенцем, сдернутым с миниатюрной вешалки. Его большие ладони бережно придерживают мои пальцы, превращенные в кокон. И я снова ощущаю, что пока он рядом, мне нечего опасаться. Такая привычка становится постепенно необходимостью.
Когда Гаспар уже уходит, как обычно — почти в ночь, окутывающую город своими тайнами, я останавливаю его, окликнув. Он оборачивается, ожидая, и я, стараясь выглядеть спокойно и обыкновенно, заявляю:
— Если не передумаешь насчет выходных, то я удовольствием составлю тебе компанию.
Гаспар улыбается. И в этой улыбке проскальзывает отблеск удовлетворения. Кажется, что-то в наших отношениях начинает меняться. Не знаю — радоваться этому или же опасаться.