Бриз улетел, шушуканье стихло, и Элизабет едва слышала мир вокруг себя. Где сейчас Ян? Что делает? Он так нужен ей… Она изогнулась в шезлонге, пытаясь стряхнуть с себя невидимые оковы настоящего и прошлого.
Тогда, выходя из кинотеатра, она придумала себе головную боль, и он проводил ее домой. Не головная боль, головокружение одолевало ее. Она хотела остаться наедине со своим одиночеством.
«Он не любит меня. Я бы уже знала, если бы он любил», — думала она, ворочаясь в постели и тщетно пытаясь читать. Примерно через час у калитки остановилась машина, хлопнула дверца, и заструился серебристый смех — вернулась Линет со своим кавалером. Слава Богу, что у них с сестрой разные спальни! Она ждала, когда калитка закроется. Прошла минута, две… Вдруг Линет испуганно вскрикнула, и послышался новый голос… голос Яна! Перед ней моментально возникло нелепое и отвратительное видение: скинув маску безразличия к Линет, он похотливо ждал в темноте ее возвращения. В следующее мгновение она выскользнула из кровати и замерла у окна.
— Вы меня напугали, — кокетливо пожаловалась Линет. — Я приняла вас за грабителя.
— Я ждал, — невозмутимо ответил он.
— Ждали? Чего?
— Когда погаснет свет в комнате вашей сестры. Вам это кажется ненормальным?
Обрадованная Элизабет распахнула окно и крикнула:
— Эй, ты все еще здесь?
— Да, — над оградой показалась его голова. — Вот объясняю твоей сестре, что я не бандит, а бедный Ромео.
— Обманщик! — фыркнула она. — Я думала, ты давным-давно ушел.
Линет, с лицом оскорбленной добродетели, и ее молчаливый спутник — юный и смущенный — вошли в дом, но Элизабет не обратила на них внимания.
— Что ты там поделываешь?
— Да вот, брожу по округе и наблюдаю за жизнью богачей. Я уже обчистил все особняки, кроме вашего. Мои карманы полны серебряных столовых приборов.
— Глупенький! — ласково улыбнулась она.
— Они весят целую тонну. Надо пойти и расплавить их, может, хватит на наш медовый месяц. Извини, что я был весь вечер таким мрачным. Спокойной ночи.
Она лежала в темноте, и ее сердце пело: «Он любит меня! Любит, любит, любит!..».
То взлетая на вершины единения, то падая в пропасти неразделенности, она снова и снова спрашивала себя: почему я люблю его? Несказанно сладкий вопрос для размышлений и неописуемо трудный для ответа. Ее сердце отвечало без колебаний: потому что он замечательный. Но разум, с воспитанной в нем мисс Ламберт разборчивостью, возражал: а почему он, по-твоему, замечательный?
Что у них общего? Они хорошо танцевали вдвоем, но это получалось и у многих друзей, даже у братьев и сестер. Их обоих увлекала музыка, но по-разному, как выяснилось на первом же концерте, который они вместе посетили. Они слушали Первый концерт Брамса, потом Баха. Ее музыкой был Брамс: шторм и дыхание, гордость и печаль, а посреди всего — маленькое скерцо, неописуемо значительное и волнительное. «Любовь, любовь», — шептало ее сердце, и скерцо замирало в отдалении — она уже не слышала его, но оно продолжалось где-то там, куда улетело.