Кузина Садако объявила о своем намерении изучать немецкий язык.
— Никто не захочет теперь говорить по-английски, — сказала она. — Англичан презирают: они не способны сражаться.
— Я хотела бы, чтобы Япония объявила войну Англии, — с горечью отвечала Асако, — вы были бы так побиты, что больше никогда не хвастались бы опять. Взгляните на моего мужа, — прибавила она гордо, — он такой рослый, и сильный, и храбрый. Он мог бы схватить двух, трех японских генералов и стукать их головами друг о дружку, как игрушки.
Даже мистер Фудзинами Гентаро раза два вмешивался в дебаты и наставительно заявлял:
— Двадцать лет тому назад Япония победила Китай и взяла Корею. Десять лет тому назад мы победили Россию и взяли Маньчжурию. В этом году мы побеждаем Германию и берем Цинтао. Через десять лет мы победим Америку и возьмем Гаваи и Филиппины. Через двадцать лет мы победим Англию и возьмем Индию и Австралию. Тогда японцы станут самой могущественной нацией в мире. Это наша божественная миссия.
Асако почти ничего не зная о войне, ее причинах и превратностях, оставалась страстно преданной Англии и союзникам и не могла принять японской изолированности. Кроме того, мысль об опасности, в которой находился ее муж, не покидала ее.
Наяву и во сне она видела его, с саблей в руке, ведущего своих людей в отчаянные рукопашные схватки, как эти герои на грубых японских хромолитографиях, которые Садако показывала ей, чтобы позабавиться ее страхом.
Бедная Асако! Как ненавидела она теперь Японию! Какое чувствовала отвращение к этой стесненной, вялой, неудобной жизни! Как боялась этих улыбающихся лиц и следящих глаз, от которых никуда нельзя было уйти!
Наступило Рождество, время изящных подарков и вкусных лакомств. Последнее Рождество она провела с Джеффри на Ривьере. Там была и леди Эверингтон. Они любовались стрельбой по голубям при теплом солнечном сиянии. Они пошли в оперу в тот вечер, на «Мадам Баттерфляй». Асако представила себя в роли героини, такой кроткой, такой верной, ожидающей все время в своем маленьком деревянном домике рослого, белого мужа, который никогда не придет! Но что это? Она слышит выстрелы салютующих судов в гавани. Он возвращается наконец к ней — но не один! С ним женщина, белая женщина!
Одна в своей пустой комнате, ее единственный компаньон — пушистый куст желтых хризантем, качающихся от сквозного ветра, Асако рыдала и рыдала, как будто разбилось ее сердце. Кто-то постучал в раздвижные ставни. Асако не в силах была ответить. Тогда шодзи отодвинулись, и вошел Танака.
Асако рада была увидеть его. Единственный из всех слуг, Танака до сих пор был почтителен к своей бывшей хозяйке. Он всегда охотно разговаривал с ней о старых временах, что доставляло ей горькое удовольствие.