На следующий день они взяли билеты в Токио. Долгое морское путешествие оказалось приятным опытом, прерываемым беглыми визитами к друзьям, живущим на Цейлоне и в Сингапуре, и, оживляемым тесной, хотя и эфемерной, интимностью жизни на борту парохода.
На «Суматре» была пестрая компания, и ее наиболее бросающиеся в глаза представители — шумные и пьющие завсегдатаи курительной комнаты и дамы сомнительного поведения, с которыми они проводили время, — были сразу отвергнуты Джеффри как недостойные.
Из-под этой пены вышли на свет люди более подходящие — офицеры и правительственные чиновники, возвращающиеся к своим постам, и несколько туристов от безделья. Каждый, казалось, старался оказать внимание очаровательной японской леди, и избегнуть этого усиленного внимания было трудно в тесных пределах судовой жизни. Единственным средством отстранить несносных было окружить себя телохранителями из приемлемых компаньонов. Райская ограда медового месяца не запиралась в пути.
Разумеется, много говорили о Востоке, но совсем не с тех точек зрения, что энтузиасты Довилля или Ривьеры. Многие из этих мужчин и женщин жили в Индии, в малайских странах, в Японии или открытых портах Китая, жили, зарабатывая там кусок хлеба, а не потому, что грезили о волшебных снах Востока. Для таких его романтические краски поблекли. И исписанные страницы их трудовой жизни имели траурную рамку недовольства, тоски по родине, куда они так охотно возвращались в редкие периоды отдыха и где, казалось, не находилось для них ни места, ни занятия. Это были члены британской диаспоры: только их Сион оказывался для них скорее сладким воспоминанием, чем настоящим родным домом.
— Да, — говорили они о стране изгнания, — очень живописно.
Но их лица, морщинистые или бледные, их озлобленность и молчаливость говорили о годах усилий и тяжелом добывании денежных средств в странах, где развлечений мало и их трудно найти, где климатические условия неблагоприятны, где угрожает лихорадка, где белое меньшинство живет, как солдаты в одиноком форте, вечно подозревая и опасаясь, вечно настороже.
Самым надежным из телохранителей Асако был ее соотечественник Камимура, сын известного японского государственного деятеля и дипломата; он, окончив курс в Кэмбридже, возвращался на родину первый раз за многие годы.
Это был ловкий, красивый юноша, очень спокойный и утонченный, казавшийся даже немного женственным из-за преувеличенной изящности и мелочной заботливости о своем костюме и своей особе. Он избегал всех, кроме Баррингтонов, вероятно потому, что сходство положения перекидывало мост между ним и его соотечественницей.