Сделав такое необычайное открытие, Джеффри объявил, что прогонит Танаку.
— Кто выглядит так, — сказал он, — тот ходячая ложь.
Два дня спустя, рано утром, они уехали из Киото по железной дороге, заменившей теперь прославленный путь Токаидо, освященный историей, легендой и искусством. Каждый камень, каждое дерево вызывают образы из песен и романов. Даже у западных знатоков японской гравюры на дереве его пятьдесят две станции встречаются очень часто. Таков Токаидо, путь между двумя столицами, Киото и Токио, еще населенный духами императорских повозок, влекомых быками, лакированных паланкинов сегунов — феодальных воителей в их наряде, напоминающем образ смерти, и размашистой поступи самураев.
— Смотрите, смотрите, Фудзияма!
Движение на площадке, где Джеффри и его жена ожидали, что покажет им новая страна. Справа исчезло море за чайными полями и сосновыми лесами. Слева — подошва горы. Вершина была окутана облаком. По отрывкам, открытым для взора, можно было оценить архитектуру целого — ex pede Herculem[17]. Поезду надо целый час пробираться через дугу отрогов Фудзи, которые лежат на дороге к Токио. Все это время полускрытое присутствие горы доминирует над пейзажем. Все, кажется, тянется к этой облачной мантии. Рисовые поля террасами поднимаются к ней, деревья склоняются в ее сторону, болото вздувается кверху, и кожа земли морщится складками над какими-то громадными членами, которые протянулись к ней снизу, спокойное море готово принять ее отражение, и даже микроскопический поезд, кажется, вращается в своей орбите вокруг горы, как ее безвольный спутник.
— Жаль, что нельзя ее видеть, — сказал Джеффри.
— Да, это единственная крупная вещь во всей этой мелочной стране, — сказал упитанный американец, сидевший напротив, — и то, подойдите к ней — и увидите просто кучу пепла.
Асако не интересовалась окружающим пейзажем. Ее внимание было направлено на семью богатых японцев, пассажиров первого класса, которые сидели на площадке уже около часа и двигались по ней. Семья состояла из отца, матери и двух дочерей, двух восковых фигурок, которые не произнесли ни слова в течение часа и, как тени, скользили то в купе, то из него. Не были ли они ее родственниками?
Потом, когда они проходили с мужем к завтраку коридорами и переполненными вагонами второго класса, она была снова поражена, видя, как мужчины-японцы растянулись во всю длину на сиденьях, в уродливых, но спокойных позах, а женщины сидели по-обезьяньи на корточках, успокаивая шаливших детей и вытирая им уши и ноздри кусочками бумаги.