Его сменил сам мистер Фудзинами Гентаро, повторив ту же церемонию выпивания саке. И затем прошли все члены семьи, один за другим, выпивая из той же чашки. Похоже было на фигуру в лансеровской кадрили.
Каждый раз, как сгибалась и кланялась новая фигура, Ито возвещал ее имя и звание. Их имена были так же похожи, как их лица и костюмы. Джеффри мог только смутно припомнить, что ему был представлен член парламента, толстый человек с огромной, как яблоко, опухолью под ухом, и два армейских офицера, рослых, со светлым взглядом, которые понравились ему больше других. Были и разные правительственные чиновники, но большинство — деловые люди. Наверняка Джеффри мог различить только самого хозяина и его отца.
«Оба глядят, как два старых коршуна», — думал он.
Был там и мистер Фудзинами Такеши, сын хозяина и надежда семьи, бледный юноша с тонкими усами и нездоровой сыпью на лице, как зернышки малины под кожей.
Между тем гейши приносили все новые и новые кушанья, сменявшиеся без всякой системы, что вовсе не похоже на принятую в Англии строгую последовательность. Ито постоянно побуждал Джеффри есть, в то же время непрестанно повторяя свои извинения за качество пищи. Джеффри очень ошибся, вообразив, что рыба и окружающие ее блюда, стоявшие перед ним вначале, были полным обедом. Он с удовольствием оказал им честь и теперь с тревогой убедился, что это была только закуска. Также слишком поздно заметил он, как мало ели другие гости. Совсем не было бы невежеством оставить некоторые блюда нетронутыми или только брать из них кусочек время от времени. Невежливо — не есть совсем ничего.
Появлялись подносы с жарким и бутербродами, вазы с супом, угри, жаренные на вертеле, — знаменитый токийский деликатес; наконец, неизбежный рис, рыхлым веществом которого японский эпикуреец заполняет последние уголки своего завидного желудка. Рис принесли в круглом, похожем на барабан ящике из блестящего белого дерева, окованном медными яркими обручами, большом, как шляпная коробка. Девушки накладывали эту клейкую массу в китайские чашки для риса деревянными плоскими ложечками.
— Японцы всегда съедают две чашки рису под конец, — заметил Ито, — одна чашка приносит несчастье; только на похоронах мы едим одну чашку.
Для Джеффри это было последней каплей. Он едва одолел одну чашку с печальным сознанием исполняемого долга.
— Если придется съесть вторую, — пробормотал он, — то это будут мои собственные похороны.
Но эта шутка не укладывалась в строго определенные рамки японского юмора. Мистер Ито просто подумал, что огромный англичанин, выпив слишком много саке, сказал бессмыслицу.