Все гости теперь двигались; кадрили становились все более сложными. Один подходил к другому и пил вино из его чашки. Беседа становилась более оживленной. Некоторые смельчаки начали смеяться и шутить с гейшами. Некоторые сняли сюртуки, иные даже раздвинули кимоно у шеи, открывая волосатую грудь. Строгая симметричность во время обеда была теперь нарушена. Гости рассеялись, как стая ворон, бродя, усевшись отдельно или группами на желтых циновках. Яркое оперение гейш нарушало их черное однообразие.
Теперь гейши начали танцевать в дальнем конце зала. Десять маленьких девушек выделывали свои па медленного танца, помахивая цветными платками. Три старшие гейши в гладких серых кимоно уселись на корточках, играя на самисенах. Но было очень мало музыкальности и в инструменте, и в мелодии. Звук струн был неприятного тембра, а удары костяной палочки лишали ноту мягкости. В результате получалось что-то вроде сухого стука или треска, нечто любопытное, но некрасивое.
Реджи Форсит обыкновенно говорил, что нет мелодии в японской музыке; но зато ритм великолепен. Это род искусного отбивания такта без всякого напева.
Гости не обращали внимания на представление и не аплодировали, когда оно кончилось. Мистер Ито посмотрел в записную книжку и на свои золотые часы.
— Вам надо теперь выпить с этими джентльменами, — сказал он.
Джеффри медлил, и он продолжал:
— Это японский обычай; будьте добры пройти сюда; я проведу вас.
Бедняга Джеффри! Теперь была его очередь проделать фигуру кадрили, но голова у него кружилась от тридцати чашек саке, проглоченных из вежливости, а также от бессмыслицы всего, что он видел.
— Я не могу, — протестовал он, — и так уже много выпито.
— Мы в Японии говорим: когда друзья встречаются, продавцы саке улыбаются, — процитировал адвокат. — В Японии обычай пить вместе, чтобы быть счастливыми. Быть пьяным в хорошей компании — не стыдно. Многие из этих джентльменов теперь напьются. Но если вы не желаете пить больше, только представьтесь пьющим. Вы берете чашку вот так, поднимаете ко рту, но выливаете саке в чашку, в которой ее мыли. Это фокус гейши, когда молодежь старается ее напоить; о, она слишком хитра.
Вооруженный этим советом, Джеффри начал свой обход: сначала хозяин, потом его отец. Лицо старого мистера Фудзинами Генносуке было красно, как свекла, и его челюсть жевала энергичнее обыкновенного. Тем не менее ничто не могло сравниться по совершенству с его манерами при обмене чашки с гостем. Но едва успел Джеффри обернуться к следующему родственнику, как заметил легкое волнение в зале. Он оглянулся и увидел мистера Фудзинами-старшего в состоянии совершенной невменяемости, выводимого из комнаты двумя членами семьи и кучкой гейш.