Зашифрованный план (Кравков) - страница 137

Ванюха намаялся за день. Укутался однорядкой и спит. А я ворочаюсь, заснуть не могу, и нехорошие думы в голову лезут.

И близко мы от заветного места. Всего аршин восемь осталось пройти. И золото мы дорогой хорошее моем. А вот не знаю — сумеем ли выдержать! На ниточке держимся…

На что уж Ванюха был крепок, а теперь его ветер шатает. Поглядел я на руку свою, в ссадинах да в мозолях, даже жалко себя мне стало.

И ловит тогда мое ухо чужую поступь. В темноте к балагану кто-то вплоть подошел. Тяжелым шагом.

Так я и взмылся! Помертвел, винтовку схватил. Знаю, стоит за стенкой…

Бахнул я без ума в темноту. Заухал по лесу мой выстрел. Ванька вскочил, глаза дикие, ничего не понимает.

— Кто? Что?

— Молчи, — говорю, — я сам не знаю!

Разожгли мы огонь. Большой да жаркий. До рассвета сидели, прилечь боялись.

Наутро отправился Иван за водой. И слышу, бежит обратно. Волосы встрепанные, бросил пустой котелок и — ко мне.

— На тропке рука человечья лежит!

Так меня и встряхнуло — никогда не слыхал про такое…

Берем оружие. Я винтовку, он — дробовик. Добежали до места — правда, рука! Пальцы скрючены, в грязь вцепились. По локоть мосол отгрызен…

Шатнулся даже Ванюха.

Страсти какие!

Гляжу, по тропинке следы. Размазаны по грязи, как броднями. И борозды от когтей.

Понимаю — недавно медведь проходил.

— Однако, — говорю, — он Демьяна Никитича, покойника, потревожил?

Пошли мы следом. Доходим до сосны, где могила была. Издали вижу — разрыта.


Начались после этого страшные ночи. За день ослабнем мы от работы, а ночью заснуть боимся. Так и думаем — подойдет людоед и сожрет!

Доподлинно знаем, что кружит он тут.

Что ни утро, то свежий след находим. Растравился на мертвечине шатун, караулит и ждет своей минуты.

И днем не стало покоя. Идешь на работу с ружьем. Каждый куст сперва осмотришь, потом подойдешь. За водой нагнуться — того страшней!

Чувствуем, что следят за нами глаза, каждый шаг провожают, а откуда — не знаем!

Пришлось устроить дежурство. Один отдыхает, другой с винтовкой сидит.

И стал у меня от голода да от постоянного страха рассудок мутиться. Сижу это раз, уставился на огонь, пригрелся и задремал. Но слышу — хрустит!

Открываю глаза и вижу, что хочет войти в балаган Демьян Никитич. Синий с лица и доску за собою тащит… Я как заору лихоматом!

Затрещали ветки, бросился зверь в тайгу. Едва ведь не скрал, проклятый!

— Уйдем, — стучит по прикладу пальцем Ванюха, и прыгает у него подбородок. — Золото у нас есть. Уйдем, покамест не поздно…

«Не медведь это ходит, — думаю я. — Кто-то другой к богатству приставлен. Даже и думать страшно».