К формам, конечно, можно возвращаться путешествуя с любимой, которая будет вздыхать: «Ах, амфитеатр, ах, гладиаторы, ах, акрополь», но не более того. На пути к Богу формы надо делать тоньше, одухотворённей. Видимо, поговорка «кого Бог любит, того и испытывает», уместна именно в этом смысле. Бог не скрывает путь, который ведёт к нему ни от кого, но как трудно на этот путь встать, если трудно даже понять самого себя, не говоря о жизни целого народа, о его инстинктах и пороках толпы. Все думают о власти, и совсем не думают о себе, не замечают очевидного….
Это были новые мысли для Сергея. Он это чувствовал, но не мог объяснить их приход. За годы службы в армии он привык к видоизменениям заданной формы. Эту форму военной службы то ужесточали командой «Смирно», то расслабляли командой «Вольно» и даже командой «Разойдись». Был даже целый штат идеологов, но не было вдохновителей, не было людей, которые бы могли чётко показать цель и дорогу к ней.
Словно читая его мысли, к нему подошёл новый учитель и начал говорить: «Человек обретает в себе то, к чему стремится, и сам становится обретённым тем, во что стремится, Человек всегда приходит в те уровни и сферы бытия и обретает формы своего существования лишь только те, которым соответствуют накопления и проявления образования индивидуальности его. Не больше и не меньше.
Одна чистая душа может спасти мир — это правда. Работа человеческой души в недрах материи и есть осуществлённость выражения образования в материи форм жизни устремлением человека к самореализации. Человек неизменно достигает самореализации в тех сферах бытия и в формах жизни, к которым устремлён он непрерывным образованием индивидуальности своей в вечной и неизменной форме души творения».
Сергей слушал эти удивительные слова и осознавал, как мало он ещё понимает, и ещё меньше знает. Он чувствовал, что учитель что–то сказал ему о рае и аде, но что никак не мог понять.
— Куда идёт Россия, — думал он, — почему Русь Святая? Человек обретает в себе то, к чему стремится…. Наверное, Бог очень любит Россию, раз не оставляет ей никакой памяти об её собственной истории, заставляя обретать себя вновь и вновь. Древнейшая история проходит бесследно для русского народа, оставляя его ум свободным для постижения духа.
Величайшая монгольская империя осталась в памяти русских как татаро–монгольская орда. Не более того, и никто даже не пытается выяснять, к какой стороне были «приписаны» татары. Пришла орда, ушла орда. Она не копила, она поглощала, хотя и оставила кое–какие формы, но и те были разрушены и образованы новые. Но кто рушит? Народ? Тот, кто понимает, что первично, а что вторично? Но если он это делает силами русского народа, то такой народ воистину велик.