Proba me Domine et tempta me ure renes meos et cor meum[205]…
Еcce excoxi te sed non quasi argentum elegi te in camino paupertatis[206]…
Курт вздрогнул, когда дверь за спиною растворилась — осторожно, тихо. Вздрогнул, хотя понял, не оборачиваясь, кто это.
— У студентов делают ставки, — голос Бруно был тихим и похожим на голос лекаря у постели умирающего. — Большинство уверено, что на площади тебя сегодня не будет.
— На что поставил ты? — уточнил Курт, и смех подопечного прозвучал, как скрип старых ворот заброшенной конюшни.
— На выигрыш, — откликнулся Бруно, тут же посерьезнев, и договорил спустя миг — почти утвердительно, почти не спрашивая: — Ты ведь не обязан там присутствовать.
— Не обязан, — согласился Курт, отошел от окна и уселся на постели у стены. — Но должен.
Подопечный не спросил «почему» или «зачем», просто прикрыл за собою дверь и медленно прошел в комнату, пристроившись на табурет у стола, глядя не на него, а в окно, на туманную взвесь в пропитанном зеленью воздухе.
— У меня спрашивают, — снова заговорил Бруно спустя минуту, — что это было — все это… Пока я с умным видом отвечаю, что не имею права раскрывать подобные сведения, хотя все, кажется, видят, что я сам ни черта не понимаю и не знаю. Я прав насчет сведений, или я могу задать этот вопрос тебе?
— Ты и без того поразительно долготерпеливо молчал, — кивнул Курт с бесцветной усмешкой. — Можешь задать вопрос.
— Так что это было? Освобождение Маргарет фон Шёнборн, ссора с Ланцем… все подстроено?
Курт не ответил, лишь кивнув — чуть заметно, и Бруно тяжело выдохнул, взъерошив волосы и опустив голову в ладони.
— А эта прочувствованная речь в коридоре Друденхауса… Тоже игра? — уточнил подопечный и, дождавшись очередного молчаливого кивка, понизил голос: — А в таком случае — что было бы, если бы я внял твоему «совету» и послал вашу Конгрегацию к черту? Только не так, как ты, а — искренне? Сейчас я был бы вместе с ними?
Курт ответил не сразу.
— Смотря насколько далеко ты зашел бы, — отозвался он, наконец, после полуминутного безмолвия, и тот нервно засмеялся, распрямившись. — Однако ведь этого не случилось, верно?
— Ты на это рассчитывал? Или…
— Нет, мне не было все равно, — мягко перебил Курт. — Я тебя хорошо узнал за этот год. Знал, что ты будешь делать и как думать.
— Даже вот так… Скажи мне тогда еще кое-что: к чему было разыгрывать передо мной все это? Я не спрашиваю о том, почему я не был в курсе; понимаю, на каких я тут правах и с каким доверием, но зачем вы устраивали эти представления в моем присутствии? Если ты, как говоришь, знал, что я не встану на твою сторону, что не ввяжусь во все это…