— Значит, это единогласное мнение? — спрашивает Стэффорд.
— Абсолютно. — Они мгновенно соглашаются.
Стэффорд подсовывает мне завещание и дает ручку.
— Это последняя воля и завещание Троя Л. Филана, отменяющее все прежние завещания и дополнительные распоряжения к ним, — произношу я. В завещании девяносто страниц, подготовленных Стэффордом и сотрудниками его фирмы. Я знаком с концепцией, но окончательного текста не видел, не читал и не собираюсь. Перелистываю и на последней странице ставлю росчерк, которого никто никогда не увидит, потом кладу руки поверх папки. Вот пока и все.
Стервятникам не видать этого завещания.
— Встреча окончена, — объявляет Стэффорд, и все поспешно собирают вещи. В соответствии с моими инструкциями членов трех моих семейств настойчиво просят быстро покинуть занимаемые ими комнаты и удалиться из здания.
Одна камера продолжает снимать меня, эта запись пригодится для архива. Адвокаты и психиатры спешат уйти. Я велю Сниду сесть за стол. Здесь же, за столом, — Стэффорд и один из его партнеров, Дурбан. Когда мы остаемся одни, я достаю из-под своего белого одеяния конверт, открываю его, вынимаю три листка желтой линованной бумаги и кладу перед собой.
От страха на какое-то мгновение легкая дрожь пробегает по моему телу. Это завещание потребовало от меня огромных усилий, я совершенствовал его несколько недель.
Стэффорд, Дурбан и Снид, совершенно сбитые с толку, уставились на желтые листки.
— Вот мое настоящее завещание, — говорю я и беру ручку. — Собственноручно написанное мной несколько часов назад. Датированное сегодняшним днем, а теперь и подписанное сегодня. — Я снова царапаю свое имя.
Стэффорд слишком потрясен, чтобы что-нибудь сказать.
— Оно отменяет все предыдущие завещания, включая подписанное пять минут назад. — Я снова складываю листки и засовываю их обратно в конверт.
Стискиваю зубы и напоминаю себе, как я хочу умереть.
Подтолкнув конверт через стол Стэффорду, я встаю со своей инвалидной коляски. Ноги у меня дрожат. Сердце громко стучит. Осталось всего несколько секунд. Разумеется, я умру прежде, чем приземлюсь.
— Эй! — кричит кто-то, наверное, Снид. Но я быстро удаляюсь от них.
Обезноженный идет, почти бежит мимо выставленных в ряд кожаных стульев, мимо одного из портретов, плохого, заказанного одной из моих жен, мимо всего — к незапертым раздвижным дверям. Я знаю, что они не заперты, потому что несколько часов назад все отрепетировал.
— Стойте! — кричит кто-то. Моя челядь бросается за мной.
Вот уже год, как никто не видел, чтобы я передвигался самостоятельно. Я хватаюсь за ручку и отодвигаю дверь в сторону. Воздух обжигающе морозен. Ступаю босой ногой на узкую балконную террасу, опоясывающую верхний этаж.