...
Я тяготилась ими. Не познавала. Не изучала. Не любила. Дарила цветы и избитые фразы. Делала все быстро, сильно и уверенно, с нацеленностью на результат. И не было в этой злой нацеленности и капли той нежности, что я испытывала к Лейле. Мелькало где-то на вспышке страсти равнодушно-одобрительное: «Какая ладная фигурка...», прорывалось горячим дыханием чуть слышное: «Люблю...». Логика фальши или фальшь логики: занимаюсь с тобой любовью, значит люблю.
На исходе ночи, едва на горизонте показывалась полоска еще неуверенного рассвета, я уходила из дома, неизменно оставляя на столике у кровати чашку кофе и ключи с запиской: «Оставь под ковриком». Гуляла по не проснувшемуся еще городу, пытливо вглядывалась в какие-то смазанные утренней сонливостью лица редких прохожих, зябко курила у покрытого ночной сыростью фонаря, выжидала. И они уходили, послушно оставляли под ковриком ключ, вычеркивали себя из моей жизни, а меня из своих записных книжек. Иногда после мы случайно встречались, но я не помнила имен... Они же, скользнув по мне обиженно-отчужденным взглядом, спокойно проходили мимо. А одна не ушла. И ключ под коврик не спрятала. И на мое удивленно-злое: «Что ты тут делаешь?» пожала плечами и осталась. Ей понравился холодный кофе и мой неровный почерк:
- Как у пацана, - сказала она.
- Ты замороженная, - говорила она пару месяцев спустя, - в тебя будто вдохнули зиму. И дыхание у тебя холодное не от ментоловых жвачек.
Она задалась благой целью – меня разморозить, как советский холодильник: раскрыть на всю катушку и ножом для ускорения процесса лед откалывать... Но вскоре нож сломался, поранив ее. Всхлипывая в большой клетчатый платок на моей кухне, она обвинила меня в большой нелюбви. Мой тоненький веснушчатый прокурор:
- Ты никогда не научишься любить. Тебе это недоступно. В тебе смешались лед и секс – отвратительный коктейль, который вечером возбуждает и пьянит, а утром отзывается жуткой головной болью.
...
Юся знал многое, но, по сути, не знал ничего. Провожая взглядом восхитительную в своем совершенстве спину очередной претендентки на мое ложе, он покачал головой:
- Коллекционируешь ты их что ли. Как бабочек. Прекрасных легкокрылых бабочек. Пришпиливаешь их словно иголкой своей болью, надеясь, что они ничего не чувствуют. А потом легко забываешь.
- Юсь, так надо.
- Кому надо? Ты выматываешь себя в этом сумасшедшем марафоне. Иногда я не могу смотреть тебе в глаза – там тоска в чистом виде. Отфильтрованная, концентрированная тоска. Девочка, что ты делаешь с собой?