- Юся, ты ничего не знаешь.
Он грустно улыбнулся:
- Знаю. Ты бежишь от себя. От своего прошлого, не понимая, что оно в тебе, и никуда от тебя не денется. Поговори со мной.
- Прости, но мне пора. Она ждет. Созвонимся.
...
Лишь однажды я позволила себе проникнуть за выстроенную стену, преодолевая сомнение и страх, я шагнула на запретную территорию. И каждый шаг отзывался почти физической болью и отчаяньем.
Морозным январским вечером мы с Юсей сидели в моей комнате, завернувшись в пушистый теплый плед, пили испанское вино и лениво спорили по поводу недавно прочитанной книги. Юся выбрался из пледа, подошел к стеллажу с книгами:
- Ну вот возьмем к примеру Кафку, - он вытащил книгу и начал листать. Я улыбнулась – теперь он не успокоится, пока не склонит меня на свою сторону.
- Хм, красивая фотография. Кто это? – он повернулся ко мне, держа в руках маленький глянцевый квадратик, подписанный синим фломастером.
Я окаменела.
- Где... Где ты это взял? – спросила я шепотом.
- В книжке было. Господи, да на тебе лица нет! Кто это? – Юся сел рядом, разглядывая самую прекрасную в мире женщину, - Слушай, а может летом на море махнем? В Крым. Там такие места!
Он откинулся на спинку дивана и закрыл глаза.
- Снимем комнату у какой-нибудь милой бабульки. Мелкого с собой возьмем.
Юся повернул голову и легко толкнул меня плечом:
- Эй...
Я не видела ее - эту фотографию – почти полтора года. Думала, что потеряла. И решила, что это к лучшему. Я никогда не решилась бы выкинуть, порвать ее. И, словно наркоман, вводила бы каждодневно очередную дозу боли...
Юся пощелкал пальцами перед моим лицом:
- Да что с тобой?
- Последний раз я была на юге пару лет назад, - отрешенным голосом сказала я, - с моим бывшим. Заболела серьезно. Жар, бред и прочие прелести. Мне нельзя в Крым. Не рекомендуется. Во избежание рецидива.
Я взяла карточку – по пальцам словно разряд тока пробежал. Лейла...
- Что? Что с тобой? – Юся развернул меня к себе и тревожно посмотрел мне в глаза, - почему ты плачешь?
Плачу... Я провела ладонью по щеке. Да. Мои первые слезы с тех пор, как я приехала домой. Я запретила себе плакать еще тогда, на пляже, когда, вернувшись пожелать спокойной ночи, увидела, как Она целует другую.
- Я назвала Ее Лейла... Неважно, какое имя ей дали при рождении – наверняка ничего оригинального. Машакатясветарита – бесконечный список неподходящих для нее имен. Я назвала ее Лейла. И всякий раз, глядя на нее, перекатывала во рту это сладкое и какое-то восточное слово, напоминающее о персидских сказках и восхитительных с непонятными названиями лакомствах, вот так: лей-ла...