— Уильям был образован? Он хорошо знал поэзию?
— Поэзию? — удивился Корнтуэйт. — Не знаю, но все они получили хорошее образование. Почему вы спросили?
— Мне показалось, что это, — Донован смутился, — поэтические аллюзии. «Why should my heart think that a several plot which my heart knows the wide world» s common place?»[3] Это сто тридцать седьмой сонет Шекспира. И там же в конце — «In things right true my heart and eyes have erred, аnd to this false plague are they now transferr» d…»[4] Если я понял правильно, речь идёт об измене женщины, точнее, о разочаровании и обмане. «Любовь слепа и нас лишает глаз. Не вижу я того, что вижу ясно…»
— Бог мой, я же это помню, учил когда-то, — пробормотал епископ, и, чуть запрокинув голову, процитировал по памяти, -
Thou blind fool, Love, what dost thou to mine eyes,
That they behold, and see not what they see?
They know what beauty is, see where it lies,
Yet what the best is take the worst to be…
[5]Так вы полагаете, что он… — епископ резко поднялся, — что ж, я не ошибся в вас. Вы многое способны увидеть.
Донован поколебался, но всё же спросил:
— Ваше преосвященство, я не понимаю другого. Вы представите меня, как своего племянника, но приходить в дом во время траура без вас я не смогу…
Епископ спохватился и махнул рукой на сомнения живописца.
— Я забыл вам сказать. Миссис Бреннан хочет разместить в галерее портреты всех членов семьи. Вас попросят написать всех Бреннанов и портрет покойного мистера Ральфа — по фотографиям и ранним портретам. Миссис Эмили давно хотела его заказать — но не успела. Я сказал ей, что это можете сделать вы и уже рекомендовал вас ей. В этой работе нет ничего, нарушающего траур. Соглашайтесь, это позволит лучше узнать их. И, естественно, вам заплатят — Бреннаны, повторяю, вовсе не скупы.
Донован задумался. Да, модели обычно разговорчивы: людям скучно сидеть без движения. Глупо думать, конечно, что ему доверят сердечные тайны, но возможностей для наблюдения будет с избытком.
Чарльз кивнул, однако успокоился не до конца. Что-то подспудно угнетало его — и наконец проступило.
— Скажите, ваше преосвященство, есть ли что-то, чего вы мне не сказали? — Чарльз посмотрел на Корнтуэйта прямо, не отводя глаз. Донован понимал, что епископ умолчал о многом — понимал, помня то гневное выражение, что появилось у него на лице, когда они стояли на хорах в храме.
Корнтуэйт вздохнул.
— Да, но не просите сказать вам об этом. Печать молчания. — Донован закусил губу, поняв, что кто-то из семьи исповедался Корнтуэйту. Епископ же медленно проговорил, обдумывая каждое слово, — но мне не было ничего сообщено об убийствах. Просто сказанное породило некие подозрения. Догадки. Я сделал вывод, что в доме моего друга далеко не всё благополучно. Не просите сказать больше, — с неожиданной мольбой обратился Корнтуэйт к Доновану, — я и так наговорил лишнего. Мне, по сути, рассказали о случайно увиденном, но, может быть, неверно понятом или криво истолкованном. При этом… — лицо его исказилось, — мне могли и налгать.