…И Барон открыл глаза. Резко, рывком вынырнув из омута сна на поверхность действительности, которая этим утром обозначилась в аскетичных интерьерах импровизированной спаленки Ирины.
Вот только…
Картина из сна никуда не делась — непостижимым, мистическим образом этот едва не с самых первых детских шагов знакомый до каждого цветового пятнышка морской пейзаж продолжал висеть на стене, строго напротив кровати.
Как есть, в трусах и в майке, Барон спрыгнул с постели, в три шага пересек комнату и, чуть вздернув подбородок, изучающе всмотрелся в акварель.
Уф-ффф… Слава богу! А то ведь так недолго и с ума соскочить!
Разумеется, то была не фамильная, не мамина картина. У мамы в одном мазке угадывались самые разные оттенки, а здесь прочитывались максимум два плотных, насыщенных цвета. Короче — копия, причем даже и не один в один.
И все же, и все же…
Невероятная, удивительная похожесть.
— Юра! Что случилось? — тревожно спросила Ирина.
Барон обернулся, и она, спохватившись, стыдливо натянула одеяло на грудь.
— Откуда у тебя эта картина?
— Ольга подарила. На память.
— Давно?
— Когда в последний раз сюда приезжала. Чтобы забрать маму в Пермь.
— Так это… она сама рисовала?!
— Да.
— Где? В смысле — откуда она знает это место?
— Видишь ли, Оля мало что помнила о своем ленинградском детстве. Сказались возраст и последствия перенесенной болезни…
— Как ты сказала? ЛЕНИНГРАДСКОМ детстве?
Барон от неожиданности на миг утратил дыхание.
— Ой! Только теперь сообразила, что вы с ней земляки. Понимаешь, у девочки сохранились лишь обрывочные воспоминания из довоенного детства. В частности, она помнила, что в их ленинградской квартире висел похожий пейзаж. Оля ни разу в жизни не была на море и писала его очень редко. Но если все-таки рисовала, то исключительно по памяти. И всегда изображала именно таким. А почему ты спрашиваешь?
— А вот эта мама, которую Оля забрала в Пермь, кто она? — вопросом на вопрос ответил Барон.
Ответил и…
…и не узнал своего предательски дрожащего голоса.
— О, это удивительная история! Представь себе: в феврале 1942-го Олю, совсем кроху, обнаружили одну здесь, в Галиче, на вокзале. Малышка находилась в состоянии глубочайшего шока, а потому не то что не могла объяснить, как тут очутилась, но и вообще почти не говорила.
— Зато я могу. Объяснить, — пробормотал потрясенно Барон.
Разум отказывался верить, что вот так вот — просто и буднично, без каких-либо приложенных к тому усилий, он нашел Ольгу.
— Извини, я не расслышала?
— Нет-нет, ничего. Продолжай, пожалуйста.
— Работники вокзала хотели определить Олю в Умиленье. Не удивляйся — так у нас называется одно местечко, где, начиная с двадцатых годов…