— Я обязательно вернусь. Я тебе клян…
— Нет-нет! — Ирина решительно накрыла его рот своей ладошкой. — Клятва связывает человека. А я не хочу, чтобы ты был обязан мне всего лишь неосторожно данным словом.
— Хорошо. Не буду. Просто вернусь.
* * *
Барону свезло. Отстояв к окошечку кассы каких-то двадцать минут, он умудрился заполучить верхнюю боковую полку на скорый «Москва — Хабаровск». Прибытие поезда ожидалось менее чем через час, который он взялся коротать на лавочке на перроне.
Благо погода шептала и позволяла, а Барону было о чем подумать и покурить…
Некоторое время спустя его окликнула давешняя железнодорожница Лида.
— О, корреспондент?! Никак отбываешь?
— Здравствуйте, красавица. Да, отбываю.
— А что наши ветераны? Успел поговорить?
— Увы мне. Времени не хватило, — углядев на лице Лиды легкое разочарование, Барон поспешил реабилитироваться: — Но зато я побывал и в детском доме, и в вашем музее, где мне все подробно и детально рассказали.
— Музей у нас примечательный. Одни самовары чего стоят, таких, как у нас, даже в Костроме нет.
— А шитые картины крепостных крестьян?! У-у-у!
— Там у них женщина замечательная работает. Ирина Петровна. Моя внучка к ней в рисовальный кружок ходит. Чистое золото, а не женщина.
— Да что вы говорите?
— Я тебе, корреспондент, дело говорю. Вот про каких людей в газетах надо писать.
— Учту. Возьму, так сказать, на карандаш.
— Возьми-возьми. А то, какую газету ни раскроешь: про председателя колхоза — есть, про передовика производства — имеется. А про обНАкновенного, просто хорошего человека — не пишут. Скажешь, не так? Мол, брешет тетка языком своим поганым?
— Все правильно вы говорите, Лида. Спасибо вам за… наколочку. На Ирину Петровну.
— Ну, легкой тебе дороги, корреспондент. И не забудь статейку прислать, ты обещал.
— Как же, как же. Помню. «Галич, вокзал, красавице Лиде».
Железнодорожница Лида двинулась дальше по своим железнодорожным делам, а Барона вдруг охватило нестерпимое желание выпить. Причем немедленно. Он сходил в привокзальный буфет, купил четвертинку, тут же ополовинил ее, а оставшуюся часть закупорил носовым платком и убрал в карман. После чего вернулся на ту же скамейку, где обнаружил смешного вихрастого паренька лет четырех-пяти.
Тот сидел на скамейке, весело болтая ногами, и с выражением блаженства на густо-веснушчатом лице уплетал мороженое.
— Здорова, брат!
— Здласьте.
— Ты чего тут в гордом одиночестве?
— Сизу.
— Да я вижу, что сидишь. А где родители?
— Мама за билетом посла. Папа на лаботе.
— Не возражаешь, если я тут рядышком присяду?