— Я понимаю. Меж тем на 23-е число в «Новом мире» запланировано редакционное обсуждение «Ивана Денисовича». Будут все местечковые литературные бонзы. Включая, естественно, автора. Приглашение которому Твардовский отослал лично.
— Хочешь, подмахну санкцию на прослушку этой скотобазы?
— Благодарю, не стоит. Там будет присутствовать мой человек. Я к тому веду, Олег Михайлович, что выпустить джинна из бутылки в разы проще, нежели потом пытаться засунуть его обратно.
— Я тебя услышал, Владимир Николаевич. Обещаю, при случае еще раз переговорю на эту тему с Семичастным.
— Премного обяжешь. В противном случае мы рискуем обратно заполучить «все горе — кувшину».
* * *
В течение последующих нескольких часов я потел над без малого двадцатистраничным черновиком Грибанова. Выдавливая из себя по капле, словно раба, словесно-литературные потуги. Навроде:
«обеспечить решительное усиление агентурно-оперативной работы по выявлению и пресечению враждебных действий антисоветских элементов внутри страны…»;
«своевременно и остро реагировать на все поступающие в органы КГБ сигналы о лицах и фактах, заслуживающих чекистского внимания, незамедлительно проводить агентурно-оперативные мероприятия по их проверке…»;
«за последнее время в ряде районов и городов отмечена активизация враждебной деятельности антисоветских элементов, сектантов и церковников, которые нередко используют в антисоветских целях хулиганствующие и другие уголовные элементы…»;
«имеют место факты недостаточно решительной борьбы с антисоветскими проявлениями. Иногда лица, совершающие такого рода преступления, даже не привлекаются к уголовной ответственности, как этого требует закон, а в отношении их ограничиваются лишь мерами предупреждения…».
Да, согласен, не то что на Пушкина — даже на какого-нибудь, прости господи, Гладкова[34], не тянет. Но так ведь не для вечности и затевается. Нам бы…
Как это у Гайдара? «День простоять да ночь продержаться».
Отвлекая (или спасая?) от мук творчества, на столе заголосил один из линейки телефонных аппаратов.
— Слушаю.
— Владимир Николаевич, с вами хочет говорить какой-то Степан Казимирович.
— Не какой-то, а почетный большевик и пенсионер союзного значения. Соединяй.
— Алло! Володя?
— Добрый день, Степан Казимирович.
— Здравствуй, дорогой. Извини, что отвлекаю в служебное время.
— Ничего страшного. Слушаю. Кстати, как ваше здоровье?
— Здоровье, что дерьмо коровье. Неважно. Но, по правде сказать, это я хотел тебя послушать. Есть какие новости о Юре?
— Кое-что есть, Степан Казимирыч.
— Не томи, рассказывай.