Кудрявцев удивленно призадумался.
Странное дело: за последние несколько дней тема с картинами Айвазовского на его горизонте всплывает уже третий раз. Интересно, в данном конкретном случае срабатывает ли золотое правило про «первый раз — случайность, второй — закономерность, а третий — тенденция»?
— Давай-ка, Олег Сергеевич, пока попридержим.
— Как скажете.
— Майору Никодимову вынеси устную благодарность за проявленную бдительность, а затем поставь задачу выяснить: что там за Гога такой, чьих будет и какого рода вещички сдал на комиссию?
— Хорошо, Владимир Николаевич, сделаем.
Порученец удалился.
Дождавшись его ухода, Кудрявцев, уже безо всяких дежурных терзаний совести, налил себе еще рюмку, залпом опрокинул и прошел к окну, из которого открывался потрясающий вид на Лубянскую площадь и на Центральный детский магазин.
Детский…
Сколько Юрке было тогда, в мае 1942-го? Почти четырнадцать. По нынешним, мирным, меркам — еще ребенок. Да только этому ребенку к его четырнадцати столько довелось пережить, сколько у иного за всю жизнь не наберется. Обидно только, что отныне ничего другого не остается, как только кусать локти и сожалеть, что история с чудесным воскрешением Юры Алексеева случилась слишком поздно. Факты — вещь упрямая: Юрка сделался уголовником. Вором. А черного кобеля, как известно, не отмоешь добела.
Разумеется, своей доли вины за случившееся с Юрой Кудрявцев с себя не снимал — признавал полностью. Признавал, так как по всему выходило, что в те первые послевоенные годы он повел себя на редкость непрофессионально. Ольгу отыскать хотя бы попытался, жучару Самарина вычислил и хорошенько прищучил, но вот Юрку…
Будто какое затмение нашло. У Кудрявцева, выслужившего к тому времени (и отнюдь не на паркете!) чин подполковника, даже мысли не возникло попробовать поискать парня под его подлинным именем. Ему казалось, что тогда, в мае 1942-го, в момент последней их встречи, он сумел убедить парня, что в сложившихся обстоятельствах взятое им имя Васьки Лощинина во всех смыслах удобней и безопасней.
* * *
— …Что ж, Юра, коли оно так, нам с тобой ничего другого не остается, как надеяться. Надеяться и верить, что Самарины благополучно перебрались на Большую землю и смогли более-менее сносно устроиться.
Ближе к ночи, когда Михалыч отправился проверять посты, временно предоставленный сам себе Кудрявцев отыскал в лагере Юркино лежбище и отвел его на озеро, подальше от посторонних глаз и лишних ушей — пошептаться.
— Да, насколько я понял из твоего сбивчивого рассказа, после их отъезда ты решил поселиться в квартире Самариных. А почему?