— Жаль. Может, родные у него остались?
— Жена Петра Капитоныча в последние годы болела сильно, с ногами чего-то худое было. Так дочка ее к себе забрала, в Пермь. Хорошая такая девчонка, шустрая. А уж как рисовала! Натурально, как… Шишкин.
— Что ж, спасибо и на этом.
— Да не за что.
— Скажите, в войну в вашем городке имелся детский дом, приют?
— Как же, был детдом. И сейчас есть. В Богчине.
— Где-где?
— Это деревня такая, недалеко от города. Туда как раз в войну ребятишек, из блокадного Ленинграда эвакуированных, размещали.
— Из Ленинграда? — насторожился Барон.
— Ну да. А еще был приют, вернее, детгородок. В Умиленьи.
— В Умиленьи? Звучит мило.
— Разве что звучит. Это на территории бывшего Авраамиева монастыря. На озере, километров тридцать от города. Но там вроде бы только местная беспризорная шпана содержалась. Те еще архаровцы! А ленинградцев — их в основном в Богчино определяли.
— Очень любопытно. А как туда добраться?
— На автобусе. Но утренний уже ушел. Теперь только в полдень будет.
— Обидно. У меня не так много времени. На все про все.
— А знаете что? Вы дойдите до рынка. Тут недалеко, минут пятнадцать ходу. Вон там, видите, — Лида обозначила флажком направление, — на улицу Свободы повернете и дальше все время прямо. Базар скоро сворачивается, так, может, кто из колхозников вас на попутке подбросит.
— Спасибо за совет. Ну всего вам доброго.
— А вам творческих успехов. Когда напечатаете статью, не забудьте прислать. Экземплярчик.
— Непременно. Вышлю на адрес: Галич, вокзал, красавице Лиде.
Рассказывает Григорий Анденко
По мне, про весну — это все поэты придумали. Поэты и всякие романтики.
Дескать, женщины расцветают исключительно весной, чудесным образом, вслед за природой преображаясь. А вот персонально на мой вкус, прекраснее всего женщины летом. Когда их одежды светлеют и стремительно сокращаются в объеме, а визуальная открытость ножек, напротив, увеличивается.
(Ну нравятся мне женские ножки! Каюсь, грешен. Уж простите такую человеческую слабость коммунисту с четырехлетним партийным стажем.)
Взять ту же охранительницу архивов информационного центра нашего, с недавних пор «исполкомовского», Управления Светку Свиридову[18]. В данный момент передо мною и Мыколой за казенной конторкой сидящую. В обычное, включая поэтически-весеннее, время Свиридова — форменный, извиняюсь, сухарь сухарем в форме. Девке двадцать с хвостиком, второй год как после юрфака в милицию распределилась, а гонору не меньше, чем у иного заслуженного работника МВД. И если у поэта Некрасова женщина «посмотрит — рублем одарит», то здесь строго наоборот — зыркнет так, словно бы ты у нее рубль зажал и не отдал.