— Во-первых, добрый вечер, господа охранители традиций, — нахмурившись, заговорил Барон. — А во-вторых, поскольку вы есть люди прохожие, то и проходите себе мимо. А если и в самом деле какие вопросы имеются или просто есть нужда побазланить, будьте человеками — давайте на завтра перенесем. Скажите, где и во сколько, я подтянусь.
Озвучивая свое предложение, он прекрасно понимал, что лихая троица его не примет, и без «пободаться», похоже, не обойдется. Не моральной же поддержки ради эти двое задохликов третьего амбала с собой прихватили. Поэтому в оконцовке фразы Барон сунул руку в карман и крепко сжал в ладони давешний подарок вагонного попутчика Бориса — учебную гранату. С досадой подумав о том, что совсем некстати подарил в Москве старому Халиду свой нож-выкидуху. Понятно, что нож, который умещается в рукоятку, по эффективности не превосходит даже заурядную зэковскую заточку, и против троих толку от него немного. Но это все-таки лучше, чем пустотелая никчемная болванка.
— Дроныч! По ходу, командировочный нас узнавать отказывается. Дурака включает.
— Не наговаривай на человека, Пичуга. Может, у него с перепугу память отшибло. И такое бывает.
— Ошибаетесь, милейшие. И узнал, и память на месте. Поначалу, правда, и в самом деле думал, свежие. Но оказалось — всё те же.
— Нет, ты только погляди на него! — изумился Дроныч. — Он еще и хамит. Короче, ленинградец: ты нам днем рупь за вход заплатил? Заплатил. А теперь еще червонец гони — за выход.
— Кстати, и лапсердачками я бы с ним сменялся, — добавил Пичуга. — Я давно себе такой хотел.
— Слыхала, тетенька? Будь добренька, перешли дяденьке пиджачок. А ежели озябла, так мы тебя по-иному согреть могём.
Ирина испуганно посмотрела на Барона, и тот, натянуто улыбнувшись, успокоил:
— Не бойся, Ириша, все нормально.
— Слыхали, парни! Ленинградцы, оказывается, не только шустрые, они еще и того… оптимисты.
Пичуга и Дроныч загоготали, амбал же по-прежнему не выказывал никаких эмоций. Просто молча стоял, немного отдельно от этих двоих, внимательно наблюдая за Бароном.
«Этот — самый опасный. Его, по возможности, компотом. На третье».
Барон поднялся с земли, показно отряхнул брюки и максимально невинно уточнил:
— Значит, говорите, червонец?
— Отмаксаешь больше — в обиде не будем. И про лапсердачок не забудь.
— А знаешь, кого ты мне сейчас напоминаешь, Павел Тимофеевич?
— И кого же?
— Телеграфный столб.
— Чево-о?!
— Такой же прямой и скучный.
— Чево-о? Ты чё щас сказал, падла?!
Захлебнувшись возмущением, Пичуга сделал шаг навстречу, опрометчиво, а может, и самонадеянно, раскрываясь.