– Вольных негров! Чепуха! Вы же знаете, сколько вам придется им платить, а кроме того, вы посадите себе на шею янки, которые будут ежеминутно проверять, кормите ли вы их курицей три раза в день и спят ли они под стеганым одеялом. Если же какому-нибудь лентяю вы дадите кнута, чтобы его подогнать, янки так разорутся, что их будет слышно в Далтоне, а вы очутитесь в тюрьме. Да ведь каторжники – единственные…
Мелани сидела, уставив взгляд в сплетенные на коленях руки. Вид у Эшли был несчастный, но решительный. Какое-то время он молчал, потом глаза его встретились с глазами Ретта, и он увидел в них понимание и поощрение – Скарлетт это заметила.
– Я не буду пользоваться трудом каторжников, Скарлетт, – спокойно сказал Эшли.
– Ну, скажу я вам, сэр! – Скарлетт даже задохнулась. – А почему нет? Или вы что, боитесь, что люди станут говорить о вас так же, как говорят обо мне?
Эшли поднял голову.
– Я не боюсь того, что скажут люди, если я поступаю как надо. А я всегда считал, что пользоваться трудом каторжников – не надо.
– Но почему…
– Я не могу наживать деньги на принудительном труде и несчастье других…
– Но у вас же были рабы!
– Они жили вполне пристойно. А кроме того, после смерти отца я бы всех их освободил, но война освободила их раньше. А каторжники – это совсем другое дело, Скарлетт. Сама система их найма дает немало возможностей для надругательства над ними. Вы, возможно, этого не знаете, а я знаю. Я прекрасно знаю, что Джонни Гэллегер по крайней мере одного человека в лагере убил. А может быть, и больше – кто станет волноваться по поводу того, что одним каторжником стало меньше? Джонни говорит, что тот человек был убит при попытке к бегству, но я слышал другое. И я знаю, что он заставляет работать больных людей. Можете называть это суеверием, но я не убежден, что деньги, нажитые на страданиях, могут принести счастье.
– Чтоб вам пропасть! Вы что же, хотите сказать… господи, Эшли, неужели вы купились на эти разглагольствования преподобного Уоллеса насчет грязных денег?
– Мне не надо было покупаться. Я был убежден в этом задолго до того, как Уоллес начал произносить свои проповеди.
– Тогда, значит, вы считаете, что все мои деньги – грязные? – воскликнула Скарлетт, начиная злиться. – Потому что на меня работали каторжники, и у меня есть салун, и…
Она вдруг умолкла. Вид у обоих Уилксов был смущенный, а Ретт широко улыбался. «Черт бы его подрал, – в пылу гнева подумала Скарлетт. – Он, как и Эшли, считает, что я опять суюсь не в свои дела. Так бы взяла и стукнула их головами, чтобы лбы затрещали!..» Она постаралась проглотить свой гнев и принять вид оскорбленного достоинства, но это ей не слишком удалось.