В палатку вошел Егор Явтысый.
— К матери Тагана смерть приехала.
— Пойдем к Тагана.
Они пошли между чумов.
В крайнем чуме, у костра, раскинув руки, бредила седая женщина. От болезни лицо ее почернело. Прерывисто дыша, она тихо звала сына:
— Та-га-на… Та-га-на…
Сынишка, сухими глазами уставясь в огонь, левой рукой гладил лоб матери. Он очень хотел есть, но у них вышло все мясо. Они съели даже то, что позавчера дал из своего маленького запаса старый Егор.
— Неужели из города не привезут хлеба и пороха? — тревожно спросил Явтысый. — Если бы порох, я смог прокормить бы всех детей и стариков один. Хлеба ни у кого нет. Молва ходит по тундрам, что в городе тоже голод.
— Неправда, — сказала Тоня, — этого не может быть. И хлеб и порох есть в городе, и твой сын сегодня все это привезет.
«Зачем я их обнадеживаю?» — неожиданно подумала она и быстро вышла из чума. Из серенького чемодана, что лежал в палатке, она достала последний кусок черствого белого хлеба. Хлебная крошка присохла к переплету коричневой книги.
— Горький, — прошептала она и, крепко прижимая хлеб к груди, вышла из палатки.
Голодными глазами дети смотрели на белую булку. Она отломила по маленькому кусочку, дала им и, чтоб не разреветься, побежала к матери Тагана.
Там она размочила хлеб в густом чае и, ложечкой разжав стиснутый рот, накормила женщину.
— Все олени поедены. Капканы стоят далеко. Парни ослабли, товарищ Тоня.
— Помолчите, — умоляюще попросила девушка, — ваш сын сегодня все привезет. Ложись спать, Тагана, я посижу с твоей мамой.
Мальчик отполз от матери и лег на шкуры, сурово сжав губы.
Тоня подбрасывала сучья в костер, и, когда ярко вспыхивало пламя, она с долгой нежностью и сочувствием наблюдала за сводимым судорогами лицом женщины.
Как мечтала эта женщина увидеть сына большим! Месяц тому назад, когда был зарезан последний олень к впереди маячила смерть, она сшила ему длинную малицу, точно на большого охотника. Она расшила ее тоненькими лоскуточками разноцветных сукон, и, когда он надел ее, эту новую малицу, она потрескавшимися сухими губами шептала:
— Вот каким ты будешь, Тагана, когда над твоей головой пройдет три больших ночи.
«Что делать?» — в смятении думала Тоня.
— Когда кончится эта ночь? — прошептала она с тоской.
Женщина тихо застонала и открыла невидящие глаза. Она приподняла голову, точно к чему-то прислушивалась, и вновь упала на подушки.
— Та-га-на… Та-га-на…
Тоня вышла из чума и потерла жестким снегом виски. В морозной тишине ей померещился скрип саней. Она прислушалась. Нет, действительно где-то ехал человек. Явтысый вышел из чума и всматривался в темный горизонт.