Нежно-сиреневый круг поднимался от океана и, пламенея с каждой минутой, переливаясь радугой, мерно качался над горизонтом. Он доходил до зенита, до Нгер Нумгы, и, став рубиновым или пунцовым, медленно таял, умирая.
Но проходило полчаса, и над океаном бесшумно взрывались два огненных гейзера, их сменяла арка, палево-золотистый конус — бархатный занавес, за которым находилось царство вечной темноты.
В такие минуты Тоне казалось, что она чувствует дыхание вечности, и мир ей становился до боли мил и чудесен.
— Хорошо, — шептала она и засыпала крепким счастливым сном.
В одну из подобных ночей пришел к ней Хойко. Он долго слушал патефон, а потом сурово нахмурился и сказал с важностью:
— Я поеду в Красный город, хабеня. Я решил стать учителем. И лучше не отговаривай меня.
Тоня засмеялась. Ее умилила его торжественность.
Хойко обиделся.
— Тебе смешно? У тебя нет мужа, и ты знаешь все на свете, а я не могу жить рядом с тобой. Когда я выучусь, ты будешь не так говорить со мной.
Тоня подошла к юноше и, как тогда, при первой поездке по пармам, крепко обняла его за шею.
Юноша вывернулся из рук девушки. Голос его дрожал от смущения.
— Не надо целовать… Я… тогда… не смогу уехать…
Но минуту спустя он смилостивился.
— Поцелуй. Только раз… и в щеку… чтоб и потом вспоминал о тебе… Ладно?
Тоня с серьезностью выполнила его просьбу. Она подарила ему несколько книг и стопочку тетрадей. Провожая его из палатки, она на прощание вручила несколько писем. Про толстое письмо в синем пакете сказала:
— Здесь написано о кулаках и ограбленном обозе. Отдай его председателю окрисполкома под расписку. Скоро в тундре не будет хлеба. А ведь ты не хочешь, чтоб мы умерли с голоду.
— Не хочу, — сказал Хойко, — я не эксплуататор.
И, пожав крепко Тоне руку, он твердой походкой вышел из чума.
«Хороший парень», — с нежностью подумала девушка. И непонятно отчего вздохнула.
Всю последнюю неделю не стихали острые морские ветры.
Тоня сидела у печки-каленки и с тревогой смотрела в желтое целлулоидное окошечко:
«Неужели не придут?»
Маленький черноглазый Тагана, болеющий чахоткой, круглый и веселый Пайга, подвижной, как волчок, Мюс, угрюмый Сармик — ее ученики — вчера сказали ей, что учиться дальше не смогут, потому что родители уезжают в Усть-Цильму и Архангельск за хлебом и некому пасти стада. У маленького Тагана сильно заболела мать, и она попросила прислать ей шамана, чтоб тот за последних пять оленей спас ее от смерти. А спасти ее мог только хлеб…
Тундра голодала.
«Не придут», — думала Тоня и растирала ладонью виски. У нее все чаще и чаще начинала болеть голова.