…Упряжка с размаху падает в обрыв на дно каменистого оврага.
Он просыпается в своем чуме. Вокруг добрые, понимающие лица женщин. Постаревший отец. Губы его дрожат, когда он наклоняется над Семкой.
— Если бы не ты, — говорит он, — олени бы разбежались.
И все улыбаются, покачивая головами, точно хотят сказать, что они никогда не забудут, как Семка спас им жизнь.
— Приезжал доктор, — говорит Илько, — велел тебе лежать. Ты ушибся немного. Поправляйся.
— А мы думали, что ты только в начальники хочешь вырасти, а ты и олешков любишь, — неожиданно говорит Некучи.
— Я ученым хочу быть, — шепчет Семка, — а начальником я не хочу быть.
Он хочет сказать еще что-то важное и ласковое, но Илько перебивает его.
— А я на тебя и не сержусь, — говорит он, — и про Ванюту напиши. Он хороший человек, но ему пить не надо. Его из колхоза тогда исключат…
— Напишу, — говорит Семка, — обязательно про Ноготысого напишу, пусть его исключат. А про Ванюту… Семка улыбается мягко, по-детски.
— Пусть его самые хорошие врачи лечат. Он сознательный элемент, а не охвостье какое-нибудь.
И устало опускает веки.
Этого маленького города больше не существует. Только плачет в ночи одичавший котенок, да протянула к небу опаленные руки яблоня, посаженная десятилетней девочкой.
И, когда в эти развалины вновь войдут наши люди, закончив трудную работу войны, я хочу, чтоб посреди будущего города, в сердце самого красивого парка, они поставили памятник.
Пусть из белого твердого мрамора скульптор высечет стремительную фигуру девушки с гранатою в тонкой руке.
Вот и все. Проходя мимо памятника, старики обнажат головы, а юноши и девушки посмотрят друг другу в глаза, и лица их станут серьезными.
— Аня Леонова, — еле слышно произнесут их губы.
В ту ночь городок покидали последние беженцы. Аня тоже могла бы уйти. Ведь ее никто не удерживал. Но, прислушиваясь к завыванию фугасных бомб, вглядываясь в пожары на горизонте, Аня чувствовала, что ей не покинуть города. Огни прожекторов качались в небе, сплетаясь и вновь отдаляясь. И небо, сожженное небо, походило на глубь океана, в котором плавали медузами огоньки взрывов.
Едкий запах тротила наполнял обманчивую тишину, и там, на востоке, где плакали дети, шли обозы, тарахтели орудия, поглощенные мглой, качалась алой ракетой одинокая звезда.
— Что ж? — прошептала девушка. — Что же теперь?
И, покинув бомбоубежище, она побежала по искромсанным тротуарам, сама не понимая, куда и зачем.
Невзорвавшаяся мина напугала ее. Она отшатнулась и перепрыгнула выкорчеванную взрывом землю. Впереди лежала улица, изъеденная снарядами, влево тянулся сад.