Немецкие часовые охраняли их.
Аня поняла, как тяжело ей выполнить последнее напутствие погибшего товарища.
Она не сможет подойти близко: ее пристрелят.
Железнодорожная насыпь пахнет мазутом и полынью.
Поднимается солнце в багровом ореоле. В желтом небе кружат «мессершмитты» и «хейнкели».
Она обманет часовых, она сделает свое дело. Только бы перелезть через канаву!
Девушка выходит на насыпь. Часовой поднимает винтовку и стоит, прислонясь спиной к колонне.
— Эй! — кричит девушка улыбаясь. — Эй!
— Стой! — кричит по-немецки часовой. — Буду стрелять!
Он с недоумением всматривается в веснушчатую маленькую русскую девушку.
Девушка смеется. Простая и веселая улыбка.
Часовой ухмыляется.
— Альфред! — кричит он.
Его товарищи отходят от соседних колонн. Они, осклабясь, смотрят на русскую девушку.
— Очень хорошая девушка, — говорит один из немцев и прицеливается из пистолета в грудь девушки.
«Я же не умру», — почему-то вспомнила она.
И крикнула изо всех сил:
— Вам нужен бензин? Получайте!
Девушка бросила гранату, за нею другую…
Взрыва она не услышала. Только небо полыхнуло синим пламенем, только запах войны заполнил все ее существо.
…Я хочу, чтобы время вовеки не стерло бессмертное имя этой маленькой веснушчатой девушки.
В этот час маленький блиндаж кажется Машеньке особенно неуютным. Остыла печурка в углу, мигает огонек лампы-пятилинейки, и капает вода на доски койки.
Машенька еще сильнее закутывается в шинель и, прижав к уху телефонную трубку, вслушивается в тихий гул проводов, в смутный поток позывных. Она косится на книгу, развернутую посредине, но читать не полагается, а дежурить еще долго, и девушка с горечью думает о своей судьбе. Занесла она ее в эту «Промежуточную», где не только почитать, даже поговорить не с кем. Старый связист Тихоныч в счет не шел. Он был угрюмый и молчаливый человек. С утра до вечера он пропадал на линии, соединяющей два участка фронта, а возвращаясь, спрашивал Машеньку с удивлением, точно впервые над этим задумывался:
— И чего в вас толку на войне? Ну?
— Вот еще, — говорила Машенька, — а Людмила Павличенко, а Вера Крылова, а Зиба Ганиева?
— То они! То герои… — не сдавался связист. — А ты-то ведь что? Воробышек. У тебя даже нос какой-то ненастоящий. Курносый.
Машенька обижалась. И, в самом деле, она не походила нисколько на настоящего героя. Маленькая и худенькая, с угловатыми чертами лица и порывистыми мальчишескими жестами, она казалась подростком. Ее мечтательная душа протестовала. Машенька хотела доказать всем, на что она способна, но, посмотрев на ее фигуру, командир отправлял ее в самое безопасное и неинтересное место, и не было случая показать себя такой, как Людмила Павличенко, как любой настоящий герой. Только и знай сиди в блиндаже, прижав мембрану к уху, и слушай, как кто-то сердито ворчит на тебя: